Я обретался на базе геофизиков под Сургутом, в большом, просторноватом (халабудным не назовешь его) доме-двухэтажке. Вел долгие разговоры с их начальником Юрием Лобанком. Беседу нашу прервал начальник сейсмопартии Зайнуллин, которого будто порывом ветра вбросило к нам. Пляшут огоньки в выпуклых его глазах.
Встреча с геофизиками
– Я на рысях, поехали, товарищ писатель, в партию к нам.
С Зайнуллиным мы уже общались в один из моих приездов сюда. С базы, от Лобанка сразу рванули тогда в сейсмопартию на темно-синей зайнуллинской «Ниве» цвета мурены по паспорту.
Атмосфера растоплена апрельским солнцем. Истинно пришвинская весна света. Пылают, лучатся снега. Качаются у нас перед глазами голубые тени от сосен.
Сайрин Сунаевич распахнуто-весел, все жилочки лица пляшут, не приходится, как в первую самую встречу, будто щипцами вытаскивать из него слова.
– Как провел сезон без меня? – спрашиваю его. – Сложности, слышал, были.
Зайнуллин повернулся с первого сиденья к нам с моим сейсмо-Вергилием Владимировичем Терехиным развел я их в романных исканиях до непотребства много:
– Куража, конечно, не было, нервный сезон случился. Сбилось все с сейсмостанцией, не пошла у нас американская «Инпут». Радиорелейка, находящаяся в районе работ, полностью забивала телеметрию. Неделями пытались запустить станцию – бесполезняк, тут у мужиков настроение и упало маленько. Пришлось с «Инпута» пересесть на нашу, отечественную, «Прогресс», они занаряжены на эту ментальность… А тут еще новая технология бурения, полые шнеки. В январе дерготня была, в общем в феврале вошли в нормальный график работы, в марте план наверстали, пошли тютелька в тютельку, ну, а сейчас гужи рвем к финишу. Оператору орден давать надо за то, что станция вообще работает. Собрали же ее из двух старых, выработавших ресурс. Разные списанные блоки ставили, веники, одним словом. Платы не держатся, по лесу таскаемся ведь. Таскался я на Агане по профилям. Что кишки! А их выматывала «Атээлка», прыгая со пня на пень, не случалось лишь фристайла у нас – головы чуть не отрывались.
– С качеством как? – стрельнул Терехин в Зайнуллина острым, прицельным взглядом.
– В декабре не самое высокое, в феврале – по стандарту, нормально. Стараются мужики.
– Как работается Сергею Любчичу, Сайрин? – спрашиваю я.
– Для первого сезона нормально, привыкает к новым условиям. Специалист он вполне самостоятельный. Указок не ждет. Сам знает, что делать.
Лобанок сказал, что выговорок ты ему влупил.
– Было такое, за технику безопасности. Да выговор – не триппер, лечить не надо. Устал просто человек. Это у него и на морде написано. После Нового года только съездил домой в Башкирию, а то все в лесу и в лесу, а тут миллион вопросов.
– В прошлом сезоне ты был передовиком, флаговым среди других начальников партий, – вставил свое Терехин. – Нынче не метишь в первые?
– Я бы не сказал, что хреновый сезон, неплохо работаем. Просто обгоняют нас другие партии. Ну, а кусок у нас был 70-километровый – сумасшедший дом. Трактора бурстанок в три прицепа тащили: здесь гора на горе. Сейсмостанцию волокли тремя МТЛБ, а ведь этот тягач – мощага военная. И снегу – море нынче, а для моего тюлькиного флота он – горе сплошное.
Очень понимал я Зайнуллина, тем более знал, что не по 70 километров пространств на земном нашем шарике преодолевали наши геофизики. Специально выписал я из технического отчета главного инженера «Тюменьнефтегеофизики» Александра Швецова такой абзац: «Если взять каждую из сейсмопартий в отдельности и проанализировать ее работу только за последний сезон, то получится глава для книги, может быть, никогда не написанной, со всей уникальностью и неповторимостью прожитого. Чего стоит одна только немыслимая перебазировка сейсмопартии №11 на расстояние около тысячи километров. Нюансы отдельные возникали похлеще тех, что пережили герои «ледового» романа Санина. Это был дерзкий по расстоянию и неординарности принимаемых решений бросок…».
Сидеть без движения, чувствую, Зайнуллину непривычно, и он крутится на сиденье, живо взглядывая то на меня, то на водителя. А мне вспоминается покойный наш писатель-геолог Геннадий Сазонов и то, как он говорил об одном друге своем: «Верткий, чертяка, как змей намыленный». Чувствую, что родственник тому сазоновскому другану Сайрин Сунаевич.
– А почему тюлькин флот? – уточняю у него.
– Краснов так прозвал. Потому что не плавают наши машины по рыхлому снегу, тонут. Две речушки на пути было. Петли, старицы. С километром пробуриться – пятнадцать километров объездов. Речки живые, и месяц одну переправу намораживали. А так все хорошо, прекрасная маркиза, как в песне поется.
И все тридцать два зуба блеснули в улыбке Зайнуллина.
– Лучших мне назови.
– В табель глянуть – наугад можно в любую фамилию ткнуть. Взять хотя бы механика-водителя Владимира Потанина. Без простоев пашет. День и ночь ковыряется в своей коломбине, прирос будто к железкам. Овчинников Володя кабинку не покидает. Задница вырвана: постоянно же дергают его, туда, сюда, и он безотказно работает. Крепкий, как кардан. Станция без поломок действует, потому что в инвентаре у нее – сердце оператора Игоря Витальевича Фадеева.
– Ну, о топах только доброе могу сказать, – продолжает он. – Начальник отряда Александр Молоков на «Магеллане» инструменталку делал. А это техника суперкласса, в «Тюменьнефтегеофизике» на ней человека три лишь и работают. Помогает Молоков сейчас и другим партиям.
К топикам я неравнодушен, и с их делами знакомлюсь ревниво, потому что крещен, можно сказать, самим Красовским. Первую лекцию в техникуме по предмету «геодезия» батяня нашей группы Северьян Иванович Мишарин посвятил геоиду Красовского. Реечником, когда я работал у геофизиков на Балыке, был у меня детдомовец Саша Скорик, у которого на его глазах некогда немцы сожгли на костре маму родную. Бедовая голова этот Саша утонул, из полыньи вызволяя товарища. Тянулся он ко мне всегда. Разные разговоры мы устраивали в длинные вечера в топобалке своем. В ведерном чайнике на донце кипяток оставался после наших бесед. Иногда я рассказывал ребятам что-нибудь на литературные темы, вовлекал в оборот искусство. Почувствовал однажды, что Скорик завидует моей «культурности». И вот как-то, решив показать, что и он не лыком шит, заявил:
– А вы не знаете, что суд – это театр?
Мы с недоумением запереглядывались. Саша с удовлетворением крякнул и стал рассказывать о старике, у которого снимал комнату в Рудном, куда попал на комсомольскую стройку. Так тот в один из дней заявил постояльцу: «Мне никаких спектаклев не надо, я хожу только на судебные заседания».
По субботам квартирант отправлялся в чайную пропустить стаканчик-другой, а дед брился, чистился-блистился и торжественно шествовал потом в суд. И как-то проходя бросил Саше: «Чайная, стаканчики – это скучища, брат, то ли дело – суд…». Парень завелся тут вполоборота, как говорится, и засобирался на этот раз с дедом. И надо ж было такому случиться, что попал он на рассмотрение курьезнейшего судебного дела.
Жила-бедовала на окраине Рудного многодетная одна семья, девять душ одних ребятишек в ней было. Еще бы одного, и стала б хозяйка матерью-героиней, резко бы пособие повысилось. И начала она думать об этом.
Но муж, к ее сожалению, стал по какой-то причине не способен на тот подвиг, что ждала от него женушка. А та разозлилась на своего недотепу, как обозвала она его, распалившись во гневе, и заявила: «Езжай к сестре моей в деревню и поживи дней десяток там, а я тут придумаю что-нибудь». И кроткий смирняга-муж не посмел ослушаться домашней своей прокурорши. А она придумала. Пригласила соседа, оставшись одна, обсказала ему беду свою и попросила помочь по мужской части. Пообещала, что если забеременеет и родит, в тысячу рублей премию ему отвалит. Сделка состоялась, и недельку блаженствовал вечерами сосед. Полюбовничают, помилуются – она ему еще и бутылку водочки ставит. Сплошное удовольствие. Но через несколько дней кончилась коту масленица. И стал этот кот ожидать результата. Через полгода тот не замедлил сказаться. Радовался сосед, что соседка пухнет час от часу и приближается час премии. Предвкушает он удовольствие от получения ее. Но проходит месяц, второй, третий после родов, а соседка ни о чем таком и не заикается, будто святым духом надуло ей живот. Тогда мужик осторожно напомнил ей, что должок-то, милаха, надо отдать. А баба тут и сорвись с цепи, как стала его понужать: ах ты, мол, кобель плешивый, удовольствие свое неделю справлял, водочки бесплатно попил, а теперь хочешь еще и ограбить многодетную женщину, мать-героиню, хлеба кусок оторвать от детишек. Калиф на час дар речи потерял – так огорошила его бывшая пассия своей наглостью. Закусил он тогда удила и сказал про себя свирепо: «Не на того нарвалась, милка!» Дурак дураком! И подал на нее официальную заяву в народный суд, обсказав на бумаге решительно, что же произошло на самом деле, как все было у них. И вот заседание по рассмотрению этого гражданского дела, куда и угодил Саша Скорик, как на спектакль.
Судья задал один только вопрос:
– Истец, вы подтверждаете, что это ваш ребенок?
– Конечно, конечно, вот те крест! – и мужик истово стал клясться и бить себя в грудь.
Суд удалился на совещание, а вскоре в зале строгого учреждения прозвучало, что именем Российской Федерации истцу присуждается выплата алиментов на воспитание собственного малюточки до достижения им совершеннолетнего возраста. Такую вот премию схлопотал.
«По координатам от звёзд…»
Слово имеет главный геодезист «Тюменьнефтегеофизики» Николай Петрович Майтак. Заслуженный человек он в своем деле, масса у него регалий. Закончил Новосибирский институт инженеров геодезии и картографии.
«… На Севере у нас с супругой дети родились. Сын первый, потом еще две девчонки. Жили в вагончике, поздней квартиру в Нижневартовске получили, но бывали по характеру работы дома редко. Жена геодезистом со мной же трудилась и вообще всякими работами занималась: и на рации, и в столовой, и за бухгалтера, везде, где нужно было. Так работают на полярных станциях, в заповедниках, будет тоже и в будущих космических экспедициях, по мере возрастания численности людей в космосе. В сеймопартиях жены наши, верные спутницы жизни в таборной геологической жизни, считали такое положение дел нормальным, вполне человеческим и необходимым. О наших женах поэзия плачет.
В работе держимся на острие технического прогресса. С тахеометрами идем от пунктов государственной триангуляционной сети. Используем и спутниковые системы. По координатам от звезд, как говорится, определяемся. Топики родные мои точно уж всегда ощущают, что живут они в доме под звездами, что небо с сиянием их – крыша всепланетного нашего жилища. Сгущаем сеть реперов сами. Закрепляем их обрезками 1,5-метровых труб. Обрезаешь на край и забиваешь кувалдой, хорошо так идет. Внутрь трубы потом столбик с гвоздем загонишь, чтобы центрироваться. И в другой раз можно реперами пользоваться. Выбираешь место у края болота, чтоб чисто там было, видимость полная. Помех чтобы не было, когда сигналы на спутники посылаешь.
Бывают ли веселые истории с топиками? Основное – это встречи с медведями, часто таковые случаются. Крещеные мы ими. Хоть и понимаем умом, что человека медведь не трогает, но кто его знает, что ему в голову взбрындит. Я сам не раз выходил на медведя. Подошел к озеру раз. Сумерки. За спиной болотистые пространства. Ветерок с водной стороны тянет. Я что-то задумался. Глянул вдруг, а мишка стоит метрах в двухстах от меня, нос – в мою сторону. Реакция у меня была молниеносной: развернулся и убегать».
Представляю, как дергая мандражисто себя из няши болотной, улепетывал от Топтыгина длинногачий Майтак. Виделось словеласу-болтунасу писателю это бегство славного геодезиста и по-другому, озорно щекотало язык: Гарун бежал быстрее лани. Ну, действительно, не постеснялся же искренний Майтак, монологируя ему, сказать о развитой им космической почти скорости… «А впереди вообще топкое болото было, так я и не заметил, как его проскочил. По воздуху словно б несло меня, как ракету.
В другой раз пошли наши ребята на рубку. А переход с леса на болото. И посреди гривка. Профиль по краю ее. Собачонка маленькая с парнями была. Учуяла она зверя и в гривку рванулась, а там – медведь. За нею бросился он. Собачка ж – под ноги к родной компании. Хорошо, что ГТТ был рядом. Заорали парни, завели транспортину, и мишка восвояси убрался. А то черт его знает, что и было бы. Ружья теперь изьяли все. Несправедливо это! Мы работали в свои годы на изысканиях газопровода Игрим – Серов, так у нас и ружья были, и мелкашки. Ходили мы по тайге без опаски. О чем тут речь вести. Зверь есть зверь.
В Америке школьница-шестилетка разбой учинила, учительницу избила, и пришлось вызывать полисменов, которые надели на девчушку наручники. В тайге ж полисменов нет. Да хышь бы и были, они что, смогут надеть медведю наручники?... Но не случалось пока, чтоб медведи съедали топиков. Вот бюрократов закоснелых я бы выстроил в одну бесконечную очередь и гнал бы, и гнал в таежные дебри, медведики чтоб харчились ими… Несъедобные они, наверное. Да и осторожничают все. Хотя вот такой случай был. Пошли двое зимой специально медведя стрелять. Взяли старое-престарое ржавое ружьишко. Добрались до места. Надеясь, что медведь неповоротливый, сонный. Ткнул один рабочий палкой в берлогу. А медведь оттуда как вылетит, словно стерег человека в засаде. Будто пружиной выбросило его. Собака спасла горе-охотника. Пес был с парнями, большой такой. Он за лытки медведя хватает, и парень успевает зарядить патрон. Стрельнет, вновь заряжает. Маленько все-таки задрал его медведь, но он все ж добил, дострелил его. Больше подобного за годы моей работы не случалось. С медведями мы не нахальничаем. Сосуществуем без ООН с ними. Пытаемся в какой-никакой, а в дружбе жить с ними… О людях могу говорить много. Хорошие у нас топографы… Начальник отряда у Зайнуллина Саша Молоков – спец экстра-класса, вот и весь мой сказ о нем».
Продолжение следует.
