Увидеть сохранившийся до наших дней многовековой уклад жизни, почувствовать своеобразие и самобытность древней культуры можно, если побывать непосредственно на месте традиционного обитания потомков исконных хозяев здешней земли. Нам выпал такой редкий случай.
…Это хантыйское стойбище, типичное поселение коренных жителей, олицетворяющее традицию в самом широком смысле, расположено в глухой чащобе километрах в полутораста севернее столицы Югры. До него можно добраться на оленьих упряжках, на вездеходе либо воздушным транспортом. Мы летели сюда на вертолете, пилот которого, казалось, ориентируется по каким-то только ему ведомым приметам в проплывающей внизу однообразной тайге.
Хозяева тайги живут в бревенчатой избушке – дед, бабка, сыновья, их жены и дети. Семейство владеет оленьим стадом численностью до семидесяти голов.
Держит стойбище бабушка, самый уважаемый человек, её слово – закон. В стойбище аккуратно, чисто, нет традиционной для аборигенов неустроенности. Детей возят на учебу в школу-интернат в ближайший поселок Кышык. Во время чемпионатов мира по биатлону в Ханты-Мансийске именно отсюда арендуют самых сильных и красивых оленей и катают на них участников соревнований и гостей в окрестностях окружной столицы.
Когда ханты встречают гостей, обязательно забивают оленя, чтобы попотчевать их свежесваренным мясом. Нам рассказывали, что на сей раз приготовления начались загодя, с ритуальных плясок. Молились, не спали – чтобы успокоить дух оленя. Люди как бы извинялись перед ним. Само же «забитие» – это целое действо. На рога животному набросили бело-красную ткань и чисто символически перевязали ноги веревками. Олень, видимо чувствуя свою обреченность, не выказывал тревоги, не дергался, был внешне спокоен. Каждый из мужчин, участвовавших в ритуале, по очереди подходили к нему и, что-то прошептав, целовал в ноздри, просили у него прощения, прощались. Затем встали в ряд, одна из женщин быстро прокричала не то молитву, не то заклинание. Послышалось гортанно-протяжное «О-у-го-о-о!». Звук не был похож ни на вой, ни на плач, скорее – на сигнал тревоги. Возможно, участники действа входили в какой-то транс. Внезапно притихшая тайга, а над ней – это гулкое долгое эхо, будто донесшееся из глубин пространства и времени. Нас охватило странное волнение.
Один из аборигенов, суховатый мужичок ростом с мальчишку, достал топорик с длинной ручкой и нанес мгновенный удар животному обухом в лоб. Потом какой-то древний, но сноровистый дед вытащил охотничий нож и быстро перерезал оленю сонную артерию. Странность заключалась в том, что ни капельки крови мы не увидели. Похоже, старый охотник незаметно перекрыл кровоток той самой красной тряпкой на оленьих рогах – его ловкость была просто потрясающей. Потом мы все-таки обнаружили собранную для целебных дел кровь. Так же, как выяснилось, ханты поступают и с медвежьей. Оленя тем временем перевернули на спину, воткнув рога в землю и закрепив таким образом верхнюю часть туши. Голова животного оказалась высоко и словно наблюдала широко открытыми глазами за происходящим. При разделке туши опять же не пролилось ни кровиночки. Шкуру сняли очень быстро. И тут же начали варить мясо.
...И вот приготовленное на открытом огне хантыйское барбекю готово. Прежде чем приступить к угощению, один из хозяев, отдавая дань огню, плещет в догорающий костер рюмку «огненной воды». Затем она с чисто символическими граммами «божьей росы» идет по кругу. А следом – закуска, оленина на свежем воздухе, которая была как нельзя кстати. Разговорились. «Кто ты, как тебя зовут?» – спрашиваю одного из аборигенов. «Я – Потомок Кедра», – представился хант, что на его языке, видимо, означало: я такой же могучий. «Как охота, как рыбалка?» – «О-о, какая рыбалка, совсем рыбы нет – одна щука!». Надо заметить, что для жителей этих мест рыбой являются только муксун, нельма, на худой конец – карась. Пообщавшись с другим аборигеном, узнаем, что его постигла беда. «Мою жену, – говорит, – забрал болотный дух». Видимо, несчастную засосала трясина. «А что ж ты ее не спасал?» – вопрошаем резонно. «А что же я ее буду спасать, если она понравилась болотному духу? А теперь мне надо слетать на стойбище около Сургута – там старейшина даст мне другую жену. И я прилечу с ней обратно». Пытались его отговорить: «Думаешь, мы будем ждать тебя там весь день?». – «Почему день? Полчаса. Он мне даст жену, и мы тут же полетим назад»... Интересуемся у одного из хозяев тайги, как удается выживать в этой глуши, уходить на десятки верст в лес – кругом ведь дикие звери... – «В тайге, однако, не страшно, в ней невозможно заблудиться. И опасностей меньше, чем в городе». И то правда, лес для хантов, что дом родной. Разве можно заблудиться в собственном доме?..
В этой связи мне вспоминается разговор с исследователем культуры и быта коренных северян Федором Бескоровайным. «Ханты, – говорил он, – это некая иная цивилизация. Мы вот вскочили в вертолет и полетели в город, в теплую квартиру, а они-то остались здесь один на один со стихией, с дикой природой. Им действительно приходится рассчитывать только на самих себя. Сейчас, правда, у них есть вездеходы «бураны», но это уже мы им принесли. Но по большому счету им блага нашей цивилизации по-прежнему чужды. Жалуются: олень, однако, боится гула вертолета, близко не подойдет к тому месту, где проложен нефтепровод – животных тревожат посторонние шумы, запахи. Важенки (оленихи на сносях) от испуга, говорят, могут выбросить детеныша. У хантов нет замков, нет воровства. Даже этих понятий нет. У них от природы нет злобы и зависти – наших традиционных пороков. Таежный житель может бросить нарты в лесу и пойти охотиться. И никто не тронет его транспортное средство. Вернется и поедет дальше. Если летом оставил нарты где-то на болоте подвешенными к дереву, осенью он их там же и найдет – целыми и невредимыми. Тайга ведь дом родной, а в доме так и должно быть – все спокойно».
Мудрые дети природы, они знают ее, как свои пять пальцев, – так говорят про коренных северян. И очередная встреча с ними наводит на мысль: а ведь они и есть сама природа – добрая, ранимая, отзывчивая, в чем-то наивная. Они любят все, что их окружает – хорошего человека, оленя, тайгу, болото... И живут, как бы извиняясь перед всеми. Перед оленем, перед кедром, перед болотом, перед духами предков... Белого человека – так просто уважают. За то, что он знает много, умеет много. Он даже летать умеет. И ханту помочь может. Во второй раз встречают тебя как своего друга. Очень удивляются: вот приезжал из стойбища в город, а тебя там не видел...
Публикация материала осуществлена в рамках проекта «Тюмень – территория согласия» при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.
