Ещё с детства для девочки она была чересчур внимательна к разного рода устройствам, будь то фотоаппарат, часы или телефон, — всё надо было ей разобрать, посмотреть изнутри, вникнуть в принцип работы. Со временем так стала относиться к вычислительной технике, калькуляторам, затем компьютерам.
К первому курсу института Снежана уже как программистка могла утереть нос любому взрослому дяде. Между тем она была очень хороша собой — высокая, стройная, лицом ясная да большеглазая. Никогда не пользовалась никакой косметикой, никогда не перекрашивала своих пшенично-льняных волос, только шампунь да хорошие духи. Вся такая настоящая, натуральная и естественная, без ужимок и кокетства, но с безотказным природным обаянием. Кто видел её, общался с ней, все бывали с первых же минут невольно очарованы. Но заигрывать, флиртовать с ней было бесполезно, до поры её интересовали только компьютеры.
К моменту нашего знакомства она работала программистом в одном нефтегазовом НИИ. Трудилась в свое удовольствие, и никакие особые премиальные или карьерный рост её не волновали. И, наверное, она была готова хоть всю жизнь просидеть за одним и тем же рабочим столом… Понятное дело, и начальство, и коллеги её очень ценили и уважали. Снежану Дорохину знал весь институт. И умница, и красавица, и надёжная штатная единица. А за глаза все только и гадали, скоро ли она выйдет замуж. И кого только из местных красавчиков не прочили ей в женихи…
А между тем в их корпусе, что стоял неподалёку от ещё строящегося тогда нового виадука по улице Мельникайте, на нулевом этаже располагалась типография. Надо отметить, что это была довольно мощная типография, помимо внутренней научной печатной продукции, там издавались даже книжки местных (и не только) литературных талантов. И вот в один прекрасный день в эту самую типографию приехал известный писатель, член Союза писателей и журналистов, лауреат каких-то навороченных премий из Екатеринбурга. Видимо, по своим книгоиздательским делам. Поговаривали, что он то ли с директором этой типографии, то ли с директором всего НИИ закадычные друзья… И вроде как здесь должна была печататься очередная из его многочисленных заказных книг. О нефтяных и газовых тузах-королях Севера, кажется, а может, и о воротилах лесопромышленного бизнеса или рыбного хозяйства Обь-Иртышского бассейна…
Это был сам Вениамин Стрелин, автор нашумевших в своё время чернушных перестроечных романов «Псы» и «Трансуральский конвой». Конечно, на наш критический взгляд, это была незаслуженно раскрученная полууголовная, полугламурная беллетристика, литературная попса в самом дешёвом её варианте. Но сейчас речь не об этом, а об её авторе. Откровенно мрачная личность. По ранней молодости, говорят, он даже отсидел большой срок за непредумышленное убийство. Но зверски писуч. Демонически остёр, хитёр и развратен. И внешности, как говорится, весьма и весьма колоритной. Огромного, под два метра, роста, с большой до безобразия курчавой головой, широкоплеч, кулачищи с кувалду. Несмотря на уже сорок с большим гаком лет и разухабистую судьбину, в его смоляной, с красно-синим отливом, шевелюре не белело ещё ни единой сединки, своей шероховатой физиономией он был буровато-смугл, кареглаз и широкоскул, на левой щеке неглубокий, но длинный шрам с неровными краями, внушительный нос напоминал торчащий углом колун, подбородок был увесист, туп и раздвоен, взгляд агрессивный, исподлобья и с каким-то безумным блеском. Улыбка садистски жутковатая. Кажется, с такой улыбкой маньяки перерезают глотки своим безвинным жертвам… Но зато ведь какая завидно белозубая! Голос же его напоминал скрежет шагающего экскаватора… Короче говоря, пообщавшись с ним хотя бы несколько мгновений, вы уже никогда более не захотели бы этого вновь.
Или, быть может, вам не верится в реальность обличия этого писаки-мастодонта? Уж не слишком ли, по-вашему, он уродлив? Помилуйте, портрет моментально и точно схвачен с натуры! Поверьте нам и никогда в том не сомневайтесь. Но порой вот именно такие инфернальные фигуры и становились видными среди нашего общества в смутные девяностые годы.
А вот как наша ангелоподобная Снежаночка пересеклась с таким монстром — вопрос. Однако тут уж одному страшному року вестимо. В той железобетонной коробке много уровней и много коридоров, много тёмных углов, лестниц, тупиков, аппендиксов и кабинетов. Где то, стало быть, и столкнула их судьба. На нашу девушку это произвело эффект шока. Всегда такая лёгкая, счастливая и беззаботная (вне своего электронного устройства, конечно), теперь она превратилась в полную противоположность себя. Окружающие не узнавали девочку-припевочку, длиннокосую Снежанку. Сперва вдруг какая-то вселенская печаль и неизречённая скорбь потерянности поселилась в её голубых глазах. Вместо слов от неё все слышали лишь тяжкие вздохи. Пытались расспросить, узнать, что произошло. Бесполезно.
— Может быть, с мамой что, касатка?
— Всё хорошо…
Отец их оставил, когда Снежане было всего четыре года, так втроём со старшим братом Сергеем и матерью они и жили до недавнего времени, пока Серёжа не женился…
— А с братом ничего не случилось, милая?
Отрицательно помотала головкой. Он был офицером пожарной службы — так мало ли чего. Никто даже и в самом изобретательном воображении представить не мог, в чём же истинная причина столь разительной перемены.
Стрелин поселился в люксовом номере гостиницы «Восток» на шестом этаже. В средствах, надо полагать, он был ничуть не ограничен, всё по жизни на полную катушку! Гулять так гулять! Тем более в первый же день пребывания в Тюмени подцепил простенькую, но смазливенькую девчушку… Говорит, что работает на компьютере… Ха! Набирать будет его новый роман «Потаскуха». Мол, пускай ума-разума набирается, учится настоящей жизни. И действительно — как уж он её так охмурил?! В первый же день после работы Снежана, как мышка в пасть удаву, пришла к нему в номер. И ароматом дорогих духов и сигарет ей с порога ударил в нос доселе не знакомый, но исподволь увлекающий запах шикарной и разбитной жизни. На тумбочках и на полу там-сям в разных красивых вазах стояло и небрежно лежало несколько неохватных букетов великолепных огромных красных, багровых, розовых, белых и так далее роз. Стол уже ломился от разномастных вкусностей и напитков… Кавалер был, как положено, в роскошном бархатном тёмно-синем халате с вышитым золотыми нитями орнаментом, с гитарой в руках и с блатным низко-загрублённым сипловатым куплетом “в зубах”… Дальше продолжать сцену, думается, и не стоит. Скажем лишь, что после этого девушку как будто подменили.
Радивая работница превратилась в расхлябанную и неряшливую неумеху, всё стало валиться у неё из рук. Сперва, как уже было сказано, на девушку нашло как будто бы уныние, потерянность и тоскливая молчаливость, а после ступора, наоборот, вдруг её прорвало — и смех не по делу, и пустая болтовня, и конфликт за конфликтом с начальством, стала грубить и огрызаться, появилось что-то отталкивающее в манерах… Под глазами с накрашенными ресницами — синеватые полукружия недосыпа. Через три дня в проколотых впервые в жизни ушах — серьги с бриллиантами под цвет глаз. Губы — густо-бордовые, как у бульварной девки. Косы срезаны, а остальное перекрашено в отвратительный слепо-чёрный цвет. Коллеги разводили руками. А через неделю, заметив её в фойе в обнимку и в затяжном напоказ поцелуе с этим Минотавром, все изумились окончательно, и разом всё объяснилось.
Как же тут возненавидел его народ! Погубить такую юную и чистую душу… Один из её воздыхателей из числа сослуживцев разыскал даже том «Псов» и пригвоздил его на воротах учреждения с жирной надписью «Убийца!» под фотографией автора на форзаце.
Сердобольные старшие сотрудницы мучились вопросом — ну чего же такого она в нём нашла?! Пытались объяснить её внезапную любовь и его гипнотическим взглядом, и какими-то мистическими чарами его голоса, и отсутствием в её жизни отцовской ласки, и беззастенчивой хамской развратностью самого его облика, его откровенной самцовской похотью. Или же всем этим вместе… Или же, добавим от себя, он умел как-то хитро мимикрировать во что-то другое в её глазах, то бишь «закосить», например, по его собственному выражению, под благородного рыцаря? Эдакого одинокого правдолюбца-идальго посреди бесчисленной армии ветряных мельниц кромешной лжи и подставы…
Мало ли, много ли прошло времени с тех пор, а девушка наша совсем в разнос двинулась… После того бурного у всех на глазах месяца с уральским негодяем, она стала настоящей стервой с колючим и хищным взглядом. Говорят, он продолжал ещё наведываться к ней чуть ли не каждый месяц в течение нескольких лет, терзая и мучая её то ожиданием, то смутными обещаниями и намёками на некое совместное будущее, затем появлялся всё реже и реже, пока не исчез вовсе. Когда приезжал в Тюмень, то всегда останавливался в роскошных номерах, забирал её, как вещь бессловесную, к себе, кутил по ресторанам, как барин, швырялся перед ней деньгами, дарил разные побрякушки. Но ни разу, между прочим, не появился пред очи её матери и брата. Хотя те были немало наслышаны о её знаменитом и влиятельном ухажёре! Уже потом, когда он канул навсегда в небытие, соскучившись по нему до отчаянья, заждавшись до безумия, она пыталась сама найти его в Екатеринбурге. Но, пометавшись по разным блат-хатам и притонам да несколько раз схлопотав себе тумаков-синяков под красивые глаза, вернулась ни с чем. Он для неё растворился. Как она пережила эту потерю? Сказать, что страдала, — ничего не сказать. Близкие знали, что несчастная пыталась покончить с собой… Молились за неё. Благодарили судьбу, что хоть не нагуляла ребёнка от него… А на старой работе её почти уже и не вспоминали — теперь она числилась в одной областной газете всего лишь наборщиком-дизайнером, сменив несколько мест в банках и офисах, где не прижилась всё из-за той же нерадивости.
В держащей нос по ветру конкурент-ной и хваткой журналистской среде незаметно для себя она и сама стала подрабатывать разными незатейливыми статейками-пустышками. А возможно, тут сказалось и его, гоп-писателя, влияние? В общем, полное перерождение, как говорится, имело место быть. С недавних же пор ей понравилось брать интервью у заезжих знаменитостей — звёзд эстрады, кино и телевидения, раскрученных политиков, шоуменов, скандальных театральных режиссёров и художников. Обязательно где-нибудь в кафе или в ресторанах, в гостиничных, опять же, номерах люкс или загородных кемпингах…
Своё она уже не упускала. И непременно снимки на память. Вот Снежка Дорохина и старик Джигарханян, вот она с покойным Турчинским, вот — с Жириновским, с Познером, с Новиковым, с Ришаром, со Жванецким, и т. д., и т. п.
Но это всё внешнее, а внутри было ощущение с каждым днём всё более и более разверзающейся пропасти, потусторонне жуткой бездны зияющего под ногами полнейшего ничто. Мать и брат уже устали осуждать, ругать её, теперь они, как было сказано выше, лишь молились за неё. Ведь каково им было все эти годы, начиная с того злополучного дня, когда она пришла под утро сама не своя, одурманенная и дикая! Её опоили психотропным зельем! Завербовали в секту! Зомбировали!.. Иногда ей самой казалось, будто всё это происходило не с ней… И что вот-вот она проснётся — и всё будет как прежде. И вновь она станет добродушно-солнечной, лёгкой и счастливой, а впереди как будто бы снова её ожидает что-то очень и очень хорошее…
(Продолжение в следующем номере.)
