В «Росе» и солонцы на службу поставили
Окончание. Начало в №134.
– А я в 46-м родился, – заговорил тихо Шилов. – Засуха. Кожуры картофельной не было. Мука появилась – у мамы на глазах слезы. Одежонка ветхая. Калоши, одни сапоги на двоих. Глаза у нас, мальцов, загорались, когда видели муку и сахар… Соли, спичкам тоже цену знаю.
– И не говори, – подхватил Исильбаев, – Знаю, что такое мука-дробленка. Детей много, мать одна, отец попивал… Сочни мама делала из теста. Бульон варила. Лишнего не могла готовить. О соли у нас до сих пор спрашивает, есть ли, мол, она. Не терпит, когда к хлебу плохо относятся. Трепетное отношение у стариков к продуктам питания. Великая ответственность за нравственное здоровье своих детей была у мамы.
– Боря, ты достаточно перспективный хозяин. Смог бы поднять район?
– Ну, район нам не осилить, Александр Петрович.
– Фирму «Маяк» в Казанке во главе с Владимиром Ташлановым знаешь? Ташланов поднял район. Что вам мешает?
– Весовые категории у нас разные. Он – глыба. Был я в Огнево. Энергичный. Методы работы масштабные.
Приехав в гости к Ташланову в Огнево, посмотрел я видеоленту про собрание колхозников в соседнем селе Песчаном. Там создали агрофирму «Маяк-Песчаное», и Владимир Леонидыч стал хозяином в ней, приобретя 51 процент акций. Ветер перемен почувствовали песчановцы уже через несколько недель: был построен зерносклад, споро ремонтировалось родильное отделение для телят, заборонили на первый след всю посевную площадь, не стало хаоса, от которого взгляд мог ржаветь, на МТМ машины – по линеечке. Успели «спроворить» крышу на складе, купить новый токарный станок. Впервые после полугодовой тишины в бухгалтерии, где лишь слышно было, как скребутся мыши, за-звенели денежки. Людям выдали полновесную зарплату.
Побывал я с Ташлановым и на «колбасном» заводе. Колбасный – условное название: тут и рыбу коптят, и хлеб пекут, и макароны делают. 500 булок хлеба в смену, 300 килограммов макаронных изделий шести видов, более полутонны копченой рыбы разного ассортимента да столько же колбасы. Завели в этом хозяйстве мельницу, где перерабатывали по шесть тонн зерна в смену. Для реализации своей продукции оно имеет в районе четыре магазина, собрались открыть еще два.
Разговор с Ташлановым продолжился за ужином.
– Смелый ты мужик, Леонидыч, – заявляю хозяину. – По горло мог бы накачаться деньгами. Но вешаешь на себя заботы, занимаешься производством…
Оглаживая кончики вислых усов, сосед мой за столом стал объяснять:
– Определенной стабильности можно достичь лишь тогда, когда торгуешь собственной продукцией. Не знаю, будут там нужны танки или водка, а вот мясо, молоко, колбаска и хлеб необходимы при любой власти и во все времена. Я – вечный сельхозник, работал и шофером, и комбайнером, и механиком, и главным инженером, и председателем колхоза.
– Ты ушел в новое производство. Для чего? Припекло? Или свободы не хватало?
– Командная система – это уговаривалка. А я терпеть не могу уговаривать человека, чтоб зарабатывал себе деньги. В «Маяке» подбираю людей, которые сами работают, погонять их не надо. Главное в моей системе – рубль. И оцениваю работу я сам. Заработал 500 тысяч – они твои, миллион – получай, хоть дворник ты, хоть инженер. И ни перед кем не надо отчитываться. Полная свобода в экономическом и производственном плане! Как скажу, так и будет. Я – хозяин, за все и за всех отвечаю.
– Истинно, Леонидыч, хозяин – это должность. А как совмещается твоя зарплата с тем, что ты собственник всего «Маяка»?
– Условная у меня зарплата. Я хозяйствую, а не деньгую. На последнем многие руководители-частники чаще всего и погорают. То жене золотые серьги подай, то шубу, то какой-нибудь пундик-шмундик, какого нет ни у кого. И уж, конечно, трехэтажный коттедж с балконом, откуда Канары видать.
– И все-таки немного странно, что живешь ты в весьма заурядном доме, хоть и просторном.
– Я все свои деньги, мил человек, в производство вогнал. А на жизнь их хватает: не мот, и жена не мотовка. Хорошие машины, правда, слабость моя. А особняки на фоне развалин – пир во время чумы. Наша задача – помочь деревне, не ослабляя внимания к развитию переработки сельхозпродукции в «Маяке». Покупаем германское оборудование, смонтируем – станем производить цельное молоко в пакетах и сухое, кефир, йогурт в пластиковых стаканах, а также мороженое, сыр, творог, масло, сметану.
Цивилизовать я хочу труд тех крестьян, которые впишутся в замкнутый цикл моего производства. Нелегко же ворочать при коровках лопатами и вилами. И нужно внедрять малую механизацию, облегчить крестьянам работу с навозоудалением, заготовкой кормов.
– Родился где, Леонидыч?
– В Огнево, напротив собственного нынешнего дома. Вот и больно стало мне, что до нищеты довели людей.
– В Песчаном-то сильно все изменилось?
– Есть люди, у кого руки прямые, а у кого – кривые. Первым, работягам, жить лучше стало, почувствовали они, что чего-то стоят. А те, у кого руки кривые, живут не очень-то, но и помереть им не даем. Хотят жить хорошо – пусть работают, как все нормальные люди.
– Великое дело, Владимир Леонидович, жить и работать «с надеждою быть людям и стране полезным».
О многом мы говорили в тот вечер с Ташлановым. Зная об одном курьезном, на первый взгляд, факте на молочной ферме в Песчаном, подковырнул я собеседника:
– Люди бают, что вы коровам своим ноги моете.
Ташланов расхохотался.
– Да, запланировали мыть копыта. А если без шуток, то любая корова ухода требует. В некоторых же хозяйствах животные утопают в навозе. О каком молоке на таких фермах говорить? Мы до 15 килограммов в день от коровы надаиваем. У яровчан, к примеру, по килограмму на коровенку. Хорошая коза и то дает по 2,5 литра.
– Тебе бы только в делах не утонуть. А опасность такая есть, Владимир Леонидович: ты же трудоголик.
Ташланов вздохнул с протягом.
– М-да, два года я у любимой тетки не был, к брату путь позабыл. В дом родной два раза в год заглядываю, когда у матери с отцом дни рождения. Это разве нормально? Надо что-то делать. Некрасиво забывать, для чего живешь, кто ты и откуда родом.
– Бросать все надо.
– Как бросишь? – печально улыбнулся Ташланов. – Заварил кашу – не жалей масла.
– Вечная это проблема – жизнь на разрыв. Крест это, значит, твой, судьба, Владимир Леонидович!
…Поговорив о Ташланове, мы с Исильбаевым оделись и пошли на его новую базу, к коровкам. Одна из них косо глянула на меня.
– Она меня не забодает?
– Не волнуйтесь, – заявил «командир» базы Тюлиген. Исильбаев представил его – двоюродный брат. Сам же заговорил о поголовье скота:
– Коровы нижнетагильской породы. Сто десять голов. Мощные, удойные. В прошлом году продуктивность каждой в среднем составила 5025 литров молока. Покупали всего тридцать, развели за три года. Александр Павлович баз делал. Композиции разные придумывал. Тепло на базу, как видите, и светло. И аммиака нет. Денег немало вложили, но кредиты не брали. Ни одного бюджетного рубля. Хотя только на стройматериалы истратили около двух миллионов, не считая работы. Дневали и ночевали тут. За год построили. Это доильный зал. Здесь доярка вдвое больше обслуживает коров. Они сами подходят, чтобы их подоили. Сдаем молоко и на молочные средства строим. Маслянский маслозавод берет молочко и Ялуторовск, половина идет на сыр. Рентабельное производство, словом.
– Как выживаете?
– Молча, – улыбнулся Исильбаев. – По крайней мере у государства за все эти годы ни рубля не взяли.
– Считаем копеечку-то, – добавил Шилов. – Да и опыт какой-никакой. Я агрономом четверть века на коленках ползал. Борис в Казахстане на селе работал.
– А на солонцах ваших может быть сельское хозяйство рентабельным? – спрашиваю.
– С таким агрономом может, – кивнул Исильбаев в сторону Шилова. – На тяжелых наших землях урожайность зерна с гектара составила 17,49 центнера. А в дикую засуху 2010-го – около 10 центнеров.
Потом Исильбаев подошел к емкости с силосом. Взял пучок и стал жевать. Я вытаращился на него и взял себе клок силоса на понюх. Такой запашистый и ароматный, оказывается. Настоящий коровий деликатес.
– Секрет у нас один, – делится Шилов, – сначала корма. Решили с ними, можно и поголовье скота заводить. Чтобы многолетние травы вырастить, требуется 2-3 года. Одна из задач – сделать корма дешевыми, вторая – полноценными. Корма готовим на самодельном оборудовании. Заводской комплект стоит полтора миллиона, нам он обошелся в 70 тысяч рублей. Братишка Бориса Даулетжан – инженер, он и маракует. Пилораму оборудовал, кормилицу нашу. В хозяйстве работают четыре человека с высшим образованием. С большим опытом люди. Не дилетанты. Без образования производство не поднять на нужный уровень.
– В сельском хозяйстве много подводных камней, – дополняет Исильбаев. – Первый – нестабильность в ценообразовании. С ценами на молоко прыжки большие. Нынче в апреле я сдал пшеницу по две тысячи пятьсот рублей, а сейчас тонна стоит девять тысяч. Да и стоимость дизельного топлива скачет. Не знаем, как угадать.
Шилов подвел нас к сеялке.
– Для меня лично это золотинка, – с восторгом сказал он. – Наточил слесарь часть шайб, нанизал, и сейчас она высевает от полутора до десяти килограммов сыпучих семян. Тимофеевка, люцерна, мятлик… Для несыпучих другая сеялка. Продали мы последнюю кобылу и купили ее. Для высевания костра, овсяницы и других семян. Сделали по-моему. Потому и проблему со злостными сорняками сняли.
Шилов повел головой, слушая шум моторов. Это лучшая песня для него. Я делаю репортажные фотографии.
Спрашиваю молодого механизатора, как звать. Тот смутился, ни к чему, мол, это. Робишь отлично – значит, все хорошо.
– Ты женатый?
– Девушек у нас нет.
Шилов говорит, что звать парня Максимом.
– Значит, Максим, ты нецелованный? – говорю с улыбкой. Тот пунцовеет от смущения.
– Среднюю школу и СПТУ парень окончил, – помогает мне знакомиться с ним Александр Павлович. – Тут его учили. Теперь из него хлебороба делаем.
Слушаю Шилова и верю, что так оно и будет. Помню задушевный вечер дома у Шилова. За-столье с друзьями. Потом Саша развернул меха старенькой своей гармошки и заиграл. И звучала бередящая душу песня про очи жгучие, что скатерть белая залита вином. Мне лишь оставалось отмечать про себя: хорошо поет Шилов, душевно, с цыганскими всхлипами. Потом был Есенин, «тот вечерний несказанный свет». И были в этот момент у певца глаза цвета свежего ветра, зовущие в какие-то дали. А продолжилось все разговором о жизни. Тревожило Сашу в свое время увлечение дочки Интернетом. «Задумаюсь, – говорил он, – и страшно мне становится. Отвоевывал дочку у жизни для литературы, умных серьезных книг. Слово печатное – не анекдот протрекать». Слушал я в тот вечер не только Шилова, но и Страхова, и философическую душу Васи Степкина. У всех прорывалась явная озабоченность судьбой молодого поколения. Вася горячо поддержал Шилова насчет литературы:
– Сейчас тоже издаются книжки, но какие? Курортный роман. Вагонный роман. Ресторанный. Они ничему не учат, в них ничего, кроме эротических сцен.
Шилов тем временем продолжал мысль о молодежи и делах в «Росе»:
– Пьяного на производстве я ни одного не видел. Запах у кого появился – Борис подгоняет машину и отправляет его домой, баиньки, жене в белые ручки или маме, а завтра быть на работе, как стеклышко. Нельзя, техника спиртного не любит.
И в заключение мне хочется помыслить о труде, именно благодаря которому поднимали свои хозяйства и Ташланов, и Исильбаев. Труд – дар Божий человеку, и если вырастает он из него, как из земли колос пшеницы, в любом обществе крепко на ноги встанет вне зависимости от времени. Где труд хорошо организован, там люди не стонут, не прозябают в голодраных деревнях. Труд – как та каурка русская, вывезет из любых хлябей жизни. В деревне Бог живет не по углам. В этом я убедился и в Огнево, и в Александровке.