В детстве я мечтал найти клад. Кто из мальчишек не мечтает об этом! Но я знал, что можно прожить всю жизнь, а клада не найти. Ведь так чаще всего и бывает. Грустно? Еще как.

И я придумал. У деда на огороде в дальнем углу, за баней, росла береза. Она всегда казалась мне такой большой, высокой, а дед говорил, что она еще молодая, всего на десять лет меня старше. Вот под эту березу я и решил закопать свой клад – шестнадцать старинных медных монет: я обменял их на богатую коллекцию спичечных этикеток. Закопаю, решил, и забуду. А спустя много лет вернусь и найду. Или пусть их найдет другой, даже незнакомый мне человек. Он наверняка обрадуется, что нашел клад, и будет всем об этом рассказывать, а все будут слушать и завидовать.

Монеты я тщательно завернул в тряпицу, опустил в металлическую банку из-под кофе, крышку замазал толстым слоем пластилина.

Труднее пришлось с ямой: хотелось сделать ее поглубже, но лопата то и дело натыкалась на какие-то упругие древесные жилы, и их приходилось перерубать.

Наконец «клад» был закопан. Я замаскировал свежую землю травой, листьями, прутиками. Потом ходил целый день с загадочным видом, стараясь ничем не выдать своей тайны. А вскоре почти забыл обо всем, потому что мне купили... велосипед! Остаток лета я упражнялся в «верховой езде» и был счастлив. Сверкающий на солнце спицами   железный «конь» открыл мне   множество лесных   тропинок, помог лучше и   ближе увидеть мир.   Бывало, я забирался   так далеко от города, что, возвращаясь к вечеру,   едва держался в   седле. Но уже на следующее утро готов был совершить хоть   кругосветное путешествие.

Закончились летние каникулы, школьные заботы не оставляли времени на праздные размышления, и я окончательно забыл о своем кладе.

Прошла и зима. В один из теплых апрельских дней я зашел   к деду в гости и застал его   на   огороде.   Дед стоял возле моей березы, гладил по стволу рукой и сокрушенно качал головой. Я хотел спросить, что случилось, но внезапно все увидел сам. В соседнем огороде старая береза помолодела. На ее раскидистых ветвях появились листики, они едва проклюнулись из набухших почек, но уже придавали вид праздничный и свежий. А моя береза была без единого листочка, даже почки не набухли. На фоне ярко-голубого весеннего солнца она стояла, сиротливо склонив сухие ветви и тихо напевая что-то очень грустное.

– Эх, невестушка! – горестно вздохнул дед. – Отшумела, видать, отшептала...

Слезы брызнули   из моих глаз. Дед удивленно посмотрел на меня:

– Ты чего?

Всхлипывая, я рассказал ему о зарытом под березой кладе.

– Вот оно   что... – нахмурился   дед. – Выходит, ты   корни   повредил. – Он закурил, сильно затянулся,   закашлялся.   Положил руку на мое плечо:

– По малолетству тебе, может, и простительно, сам не ведал, что руки творили. Только на всю жизнь запомни, что скажу. Природа – она как мать родная человеку. Вот ты говоришь, клад... А дерево, глянь-ка на него, клад и есть. И все, что Природа создала на земле, что пользу несет или глаз радует, – все настоящий клад. Понял теперь? – дед искоса посмотрел на меня из-под седых бровей и вдруг миролюбиво предложил: – Знаешь, что? Приходи-ка ты завтра пораньше, подсобишь в одном деле...

Придя на следующий день сразу после школы, я увидел деда возле ворот дома. Он стоял в окружении стариков и мужчин, многие держали в руках лопаты. Тут я заметил, что вдоль дороги выкопаны аккуратные ямки. Вскоре приехал грузовик, в его кузове находились молодые саженцы.

Дед протянул мне лопату и показал на деревца: «Выбирай».

Я осторожно взял в руки тонкий ствол совсем юной березки. Через пару лет она заметно подросла и радовала глаз своим изяществом.

А клад так и остался лежать на прежнем месте. Я боялся причинить боль уже умершему дереву.

Часы с кукушкой

Григорий ЗАПРУДИН

Ветер гнал по мокрому асфальту осенние листья. Они на мгновение касались свинцового глянца луж и, подхваченные новым порывом, мчались дальше, кувыркаясь и путаясь в ногах у редких прохожих.

Генка зябко поежился и поднял воротник пальто. Ускорил было шаг, но до слуха донеслись чьи-то всхлипывания. Показалось? Вернулся, обогнул газетный киоск и увидел девчонку. Та стояла, прислонившись к укрытию, а из глаз бежали голубые ручьи.

– Откуда столько сырости?

Девчонка вздрогнула, подняла на него полные слез глаза и торопливо провела по щеке рукой, окончательно размазав голубую тушь. Стоявший перед ней парень продолжал с любопытством и чуть насмешливо разглядывать ее.

– Слезами горю не поможешь, – рассудительно заметил он.

Девчонка шмыгнула носом и робко спросила: – Некрасивая я?

Генка растерянно пожал плечами. Достал из кармана платок, встряхнул, протянул несмело руку и коснулся заплаканного личика: – Как звать-то?

– Ирина… – не сразу ответила она.

– А ревешь чего?

Девчонка     подняла   с земли сумку: на дне лежали причудливой формы часы.

– Вот, никто не берет чинить. Говорят, старые очень и конструкция незнакомая...

Генка осторожно вынул часы, повернул к свету.

Старинные, тонкой ручной работы, они произвели впечатление красивой, но громоздкой безделушки. Время неудержимо бежало вперед, а в этих часах оно покоилось мертвым грузом, обиженно тараща огромный глаз циферблата. Маленькая дверца пристроенного наверху домика распахнулась, и оттуда выпорхнула веселая кукушка...

– Зачем они тебе?

Ирина спрятала кукушку в домик, бережно опустила часы в сумку.

– Не мне. Бабушке. Понимаешь, это память о деде, он с войны не вернулся. А я их уронила. Нечаянно. Хотела стереть пыль, хотела, как лучше!.. – и слезы вновь покатились из ее глаз, печально-серых, с длинными черными ресницами. – Понимаешь, дед сам сделал эти часы и подарил бабушке, когда уходил на войну...

Нахмурив брови, Генка молча соображал. Потом взял из рук Ирины сумку и сказал, успокаивая:

– Кажется, я придумал. Иди за мной.

– Куда? – со слабой надеждой в голосе спросила Ирина.

– Пойдем, увидишь, –   и уверенно шагнул навстречу ветру.

Никто в доме толком   не знал, когда и откуда появился здесь этот старик. «Молчун и чудак, но дело знает!» – так отзывались о нем те, кто приносил в ремонт мелкую домашнюю утварь, охотничьи ружья, часы и любые   другие механизмы. Старик   никому не отказывал и никогда не брал за работу денег.

Он всегда находился дома. В комнате, по которой передвигался в самодельном кресле на колесиках. Замечено было, что он разговаривал с приходившими, сидя в дальнем углу вполоборота, стараясь оставаться в тени. Эту его странность могли разгадывать и обсуждать еще долго, если бы не случай.

Однажды, по весне, старик вы-брался во двор и долго, жадно впитывал в себя солнце. Мимо проходила женщина с пятилетним мальчуганом. Мальчик увидел старика, испугался, громко расплакался, а мать поспешно загородила сына, ужаснувшись не меньше при виде безногого калеки с лицом, обезображенным шрамами...

С тех пор старика не видели на улице днем. Только по ночам иногда раздавался во дворе хриплый кашель, а звезды пугливо прижимались друг к другу, и холодная луна пряталась в тучах.

Дворовые мальчишки – вот кто принял его сразу и навсегда. Трещотки и самокаты, авиамодели и парусники, которые отличались от настоящих разве только размерами, они передавались по наследству от старших к младшим и были источниками непередаваемой детской радости, предметом нескрываемой зависти соседских дворов.

Генка отчетливо помнил, как совсем недавно сам восхищался парившим в небесной голубизне планером, крылья которого, казалось, вот-вот коснутся огненного диска и растворятся в нем.

– ...Смелее! – он привычно толк-нул низкую дверь, приглашая Ирину войти следом.

– Дядь Коль! Любопытная машина имеется! Поглядишь?

В полумраке комнаты фигура старика в коляске пошевелилась.

– Кто с тобой, Гена?

– Знакомая, Ирина. Мы принесли часы с кукушкой, никто не берет отремонтировать...

– Часы с кукушкой? – в тусклом голосе промелькнул интерес. – Положи на стол, я посмотрю.

Генка выложил часы на небольшой столик, вернулся к порогу, где стояла Ирина.

Кресло, покашливая, придвинулось. Вспыхнула лампа. Старик долго сидел спиной к двери и, не отрываясь, смотрел на часы. Несколько минут показались Ирине вечностью.

– Дедушка, можно ли что-нибудь сделать? – не выдержав, спросила она.

– Можно, внучка, можно... – тихо, почти шепотом, обронил старик. Ни Генка, ни Ирина не могли видеть, как внезапно подернулось мертвенной бледностью его искалеченное лицо.

Когда Ирина вернулась домой, бабушка сидела на кухне и вязала.

– Ура, бабуля! Наши часики снова кукуют!

Бабушка недоверчиво глянула из-под очков, отложила в сторону спицы.

Ирина, не раздеваясь, вскочила на стул, повесила часы на прежнее место и подвела стрелки. Дверца наверху распахнулась, из домика выглянула кукушка и весело прокуковала десять раз подряд.

– Этот дядя Коля просто волшебник! – шумно восхищалась Ирина. – Знаешь, бабушка, он совсем старый и одинокий, мне жалко его. На войне он был сапером!..

– Спасибо доброму человеку! А сейчас ложись спать. Уже поздно.

...Опустившаяся над городом ночь была необыкновенно черна и задумчива. Цветные сны свивали гнезда на крышах домов. Лишь один человек не спал. Он сидел посреди большого двора в самодельном кресле на колесиках и молча курил. Старые раны давали о себе знать.