В этой жизни отец с матерью подарили мне трёх сестёр. Младшая выросла моральным уродом, и речи о ней нет. Старшую Галину Ивановну очень уважаю и где-то даже побаиваюсь. А вот Таню просто люблю.
О трудовой деятельности Татьяны Ивановны Рябининой рассказывать нужды нет, коренные сорокинцы знают о ней лучше меня. Тысячи, да что там тысячи, десятки тысяч людей за более чем сорокалетний срок обращались к ней за лекарствами в аптеке и обращаются сейчас в киоск при больнице.
Её детство и юность, которые прожила сестра не по счастливому билетику, выпали на её долю не очень-то радостные. И остаётся только поражаться, как сумела наша Таня пронести сквозь жизнь, не расплескав, не утратив дарованную ей от рождения Богом душевную теплоту и сердечность по отношению к окружающим.
Когда умер отец, мне было шесть, Гале четыре и всего два годика Танюшке. Троих нас мать сдала в детдом. И покатилось наше детство по сиротским учреждениям из одного в другое… Первым был Ишимский дошкольный. С Галкой мы оказались хотя и в разных группах, но в одном корпусе, а Таню сразу увели от нас. Прошёл месяц, а может, два. Помню, как воспитательница, кивнув в мою сторону, что-то сказала нянечке, и та повела меня к отдельно стоящему зданию – в младшую группу. В просторной комнате возилось десятка два малышей. «Вон твоя сестра» – показала няня. Белоголовая, словно одуванчик в июле, кроха смотрела на меня синими, как у мамки, глазами и молчала, насупившись, то ли узнавая, то ли нет. «Ну, подойди же, подойди к сестрёнке», – подтолкнула няня. Я подошёл, застеснявшись, взял её ручонку, подержал в своей. Так мы, два близких человечка в большом и чужом пока мире, постояли, не произнеся ни слова, и на том свидание наше окончилось…
Затем был и Ялуторовский детдом, и школа, куда нас определяли по мере наступления ученического возраста. Первым прибыл я, через два года Галка, а Танечка опять осталась одна. Вообще-то, государство следило, чтобы братьев и сестёр не разъединять, но как-то так получалось, что время от времени мы оказывались разлучёнными. Я перешёл в 7-й класс, когда было решено перевести нас из Ялуторовска в Тютринский детдом – это в Упоровском районе. И надо же, в конце лета перед самым переездом слетел с качелей… Откачали, но сотрясение мозга всё же получил. Чтобы подгадать к новому учебному году сестрёнок моих увезли в Тютрино одних. И пока я отлеживался, пока то да сё, прошло почти полгода, когда мы встретились вновь. Там в Тютрино в следующее лето мы с Таней чуть не утонули. Детдом стоял на берегу Тобола. Песчаный берег, отличное место для купания. Можно представить этот «лягушатник», когда в жаркий день в воде плескались одновременно десятки мальчишек и девчонок. Плавать я умел, но в тот раз захотелось обучить и Танюшку. Тяну её за руку от берега, она упирается. «Да не бойся, Танька, тут не глубоко!» Воды, действительно, едва ли ей по плечи. Вновь тащу её от берега: дальше, ещё дальше, и вдруг мы оба проваливаемся, потеряв дно. Перепуганная сестрёнка цепкой хваткой оплела мою шею, ни рукой не взмахнуть, ни крикнуть. Мы погружаемся с головой.., выныриваем.., и снова она тянет меня вниз.., и опять на мгновение вижу небо. А ещё врезалось в память лицо Сашки Чусовитина, одноклассника, стоящего в воде и напряжённо всматривающегося в наше бултыхание. Среди резвящихся в воде тел он каким-то чудом увидел: мы в беде. Кинулся и буквально выдернул нас из ямы. Позже измерили: в том месте пологое дно обрывалось на всего-то каких-то полметра… А пока мы сидели с Танькой на песке, она ревела в голос, а я, чтобы не видели слёз, отворачивался от ребят…
Далее был детдом в Тобольске, оттуда мы, как говорится, пошли в люди. После восьмилетки учился в техникуме в Екатеринбурге (в то время Свердловске), сестры мои одна за другой поступили в фармацевтическое училище. Не часто, но приезжал их проведать в домик на окраинной улочке в районе Уралмаша, где они жили на квартире. Затем новая разлука. Я в армии, а служили мы тогда не то что нынешние – по три года. Однажды Таня, а была она к той поре уже взрослой, прислала мне свою фото-открытку. Ну, как было не погордиться такой красавицей, и я легкомысленно выставил фотку на прикроватной тумбочке в казарме. О, это было нечто! Однополчане буквально в очередь лезли с расспросами: кто она? Как зовут? Нельзя ли адресок? Особенно настойчив был один сержант, в порыве откровенности говоривший: «Мне бы подружиться с такой королевной!». Но в Сорокино, куда вскоре приехала и стала работать в аптеке сестра, прибыл из армии другой бравый сержант – Владимир Рябинин. Зашёл как-то, увидел… полюбил. Так и живут, нарожав детей, воспитывая внуков.
Жалел ли я своих сестёр в том далёком детдомовском детстве? Конечно. Защищал ли их от мальчишеских наскоков? Ещё бы! Не раз доставалось от взрослых пацанов, когда щуплой грудью своей бросался на любого, обидевшего сестрёнок. Но почему-то Татьяна Ивановна, смеясь, вспоминает чаще о том, как приходил к ней в группу в Новый год или 1 Мая, когда выдавали праздничные кульки. А хитрован был ещё тот. «Таня, давай подарок, а то ведь отберут или украдут, а у меня сохранится». Милая Танечка! Она покорно протягивала мне свой кулёк. А когда через день-другой приходила, чтобы угоститься своими конфетами и печеньками, их было заметно меньше. И ни слова попрёка, только немой укор в больших синих глазах… Прости, сестра! А более, как ни перебираю в памяти, виниться мне перед тобой не в чем.
Сегодня я тем более, как сказал поэт, в ударе нежных чувств. С юбилеем тебя, родная! Лет до ста расти тебе без старости!
г. Заводоуковск.
