Был мороз за тридцать градусов, а Соня Олизаревич (ныне Дмитриева) в легком пальтишке 15 километров бежала по снегу, все еще не веря, что ее двоюродный брат, Степа Рыбчинский, погиб так нелепо.
Приехал в район новый молодой военком, и надо же было случиться, чтобы его приезд совпал с дезертирством нескольких солдат. Искали их все. Степан же после войны устроился работать в паспортный стол, тогда это была военизированная организация. И он отправился с винтовкой к своей невесте на дальний хутор. Когда чаевничали, положил оружие на стол. Вдруг в дом зашли незнакомые люди в форме. Паренек подумал, что дезертиры, и потянулся к винтовке, а новый военком (это был он) не знал в лицо паспортиста и отдал команду стрелять.
– Он сотню раз за линию фронта ходил, постоянно на войне жизнью рисковал, оккупацию пережил, от немцев спасся. А погиб в мирное время и так глупо, – вздыхает Софья Григорьевна.
Она бежала по морозу и вспоминала, как узнала о войне – только что сдала экзамены в школе деревни Мерчицы, потому как в родных Масевичах Жабницкого района Пинской области школы не было. Красивая 16-летняя девушка, казалось, вся жизнь впереди. Старшая дочь в семье, где росло шестеро детей. Страшный был день.
В дюжине километров от деревни был аэродром, так немцы не дали с него подняться почти никому. Один летчик сумел вывести машину в небо – но его тут же сбили…
Через три дня немцы уже маршировали по сельским дорогам. Мужчины ушли на фронт или в партизаны. Ушел и отец Софьи. О том, что он пропал без вести в 1943-м, семья узнала только после войны.
О чем еще вспоминалось той зимней ночью? Как немцы застрелили корову – не на мясо, а из злости, чтобы у большой семьи не было кормилицы. Как прятались от карателей на хуторе, и молоденький немец нашел семью Олизаревичей и семью соседки, где было четверо ребятишек, и повел всех детей в поле расстреливать. Спасла всех мать, Анна Адамовна, которая еще с Первой мировой войны помнила немецкий язык.
– У тебя ведь тоже мама есть, – говорила она парнишке, – вот вернешься ты домой после войны и что ей расскажешь? Что в поле деток расстрелял? Что тебе они сделали? Как она на тебя посмотрит?
Немец пустил автоматную очередь поверх детских голов и сказал:
– Бегите!
И они побежали, хоть и боялись, что выстрелит в спину.
– До сих пор зло берет, когда вспоминаю об этом, но все же радостно, что хоть что-то человеческое нашлось в том сытом карателе, пощадившем двух женщин и десятерых детей…
Не знал он, что не только малышей пощадил, но и секретаря подпольной комсомольской организации, в которой состояло семь человек.
Может, и больше бы было, но немцы в 42-м году много молодежи угнали в Германию на работу. Чудом семья умудрилась спасти Сонечку и спрятать брата Степку.
– Рожь жали в июле, – рассказывает Софья Григорьевна, – и я порезала ногу. А через несколько дней – отправка. Там всех врач осматривал. Мать пошла к ульям, набрала пчел и положила мне на ногу. После укусов конечность ужасно отекла. Меня с такой ногой привезли на сборный пункт. Мама тогда принесла поросенка знакомому доктору, который молодежь перед отправкой осматривал. Вот дошла до меня очередь, а врач и говорит немцу-писарю: куда, мол, ее, у нее же гангрена начинается, помрет в поезде.
Ночевать одну ночь на сборном пункте в местечке Логишин все же пришлось. Страшно было – все плакали и понимали, что мало кто увидит своих родных еще раз. Но Соня знала, что остается, не только потому, что мать оказалась изобретательной. Она, как и отец, будет бороться с немцами.
Наверное, партизанство у местного населения в крови. Как и откуда оно взялось – никто не помнил, но все считали, что это нормально и это правильно. Приходили партизаны в деревню 2-3 раза в неделю, приносили листовки, а молодежь их по деревне расклеивала. С этой целью в домах варили из муки клейстер. Зачем это надо было? Чтобы страшно не было, наверное, и чтобы немцы не могли так легко и весело заявлять, что они взяли Москву. А то приходили иногда, забирали остатки продовольствия и говорили, что Сталину капут.
А никакой не капут, если как минимум раз в неделю на столбах у колодцев появлялись отпечатанные сводки Совинформбюро вперемешку с карикатурами на Гитлера и ехидными частушками в адрес захватчиков:
“С неба звездочка упала
Прямо Гитлеру в штаны.
Пусть бы все там разорвало,
Лишь бы не было войны!”
И шла по деревне молва: ночью в деревне были партизаны! И только в нескольких домах догадывались матери, что это их подросшие дети умудрились принести столько радости односельчанам и нагнать страх на немцев и полицаев. Очень они, захватчики, партизан боялись! Те ведь не только листовками их пугали, но и взрывали поезда, машины, склады; уничтожали небольшие отряды немцев…
– А один раз мать арестовали бандеровцы. Думали, что это она связана с партизанами…
Мать вернулась, избитая шомполами, вся в синяках и кровоподтеках. Рассказала, что полицаи арестовали очень много людей. Загнали в дом без крыши, выводили по одному, некоторых заставляли копать яму. Били. Стреляли в воздух. Повторяли одно: «У вас были партизаны! Где они сейчас?» Те, кто остался в доме, считали, что их товарищей по несчастью больше нет в живых.
Один мужчина не выдержал и решил что-то рассказать бандеровцам, проболтался о чем-то важном, что знал. Тогда его увезли куда-то на машине, а всех остальных отпустили.
Освободили деревню в июле 44-го и привезли почту, которая все эти годы не доходила до оказавшихся в оккупации жителей. Тогда семья и узнала, что их отец, Григорий Олизаревич, больше к ним не вернется…
И вот зимой 45-го так нелепо погиб брат Степан.
– Я бежала все 15 километров без остановки – не верила, думала, может, ошибка. Может, только ранен, не убит? Ну, как его можно убить, если он столько раз мог умереть во время войны – и не умер? А тут… Снег, помню, глубокий был, а я еще пальтишко легкое схватила, как не замерзла? Да и волки у нас там водятся…
Молодому военкому дали восемь лет, которые он честно отсидел в лагерях. Вот только бывшего партизанского связного, первого парня и лучшего гармониста на деревне Степана Николаевича Рыбчинского, это к жизни не вернуло.
