Жмуриков всю дорогу думал о том, что выбрал, наверное, далеко не самую легкую, но точно самую интересную в мире профессию...
Удача свалилась на кудрявую голову Феди Жмурикова, как пушистое махровое полотенце с банной вешалки. Ему, вчерашнему студенту журфака, поручили взять интервью у знаменитого на всю область геолога, первопроходца, мамонта северных широт Игнатия Свирепова!
Ответственный секретарь газеты, отправляя новичка на задание, отечески напутствовал: «Ты, Федор, запомни главное – надо вытянуть из этого старпера все, что он еще в состоянии вспомнить. Не стесняйся, задавай вопросы, переспрашивай. И обязательно дублируй диктофонную запись пометками в блокноте, не доверяй никакой технике!».
– Да я… Конечно! Обязательно! Спасибо вам за доверие! – кивал башкой Федя. Он уже лихорадочно подыскивал себе яркий, звучный псевдоним, типа Федерико Омельчук, с которым навсегда войдет в историю тюменской, а то и российской журналистики.
– И вот еще что, – посоветовал ответсек, – будь с ним поласковее. Постарайся не обращать внимания на причуды. Старики – народ обидчивый. И погромче говори, у него проблемы со слухом – медведь в тайге на ухо наступил.
– Фотоаппарат брать? – спохватился Федя. – У меня отличная цифровая камера!
– Возьми, – снисходительно кивнул Василий Михайлович. – Только не ставь своего героя к стенке и не расстреливай его из объектива прямо в лоб. Газете нужен высокохудожественный психологический портрет, где в глазах человека, в каждой его морщинке прослеживается судьба, полная драматизма! А не получится такого шедевра – попроси фото из семейного альбома, раньше умели снимать красиво.
Уже через час Федя приехал по указанному адресу и почти сразу нашел дом, где доживал свой век Игнатий Свирепов. Убедившись, что лифт не работает, поднялся на девятый этаж и робко нажал кнопку звонка. Вспомнил, что старик глуховат, и вдавил палец на всю катушку.
Через мгновение обшарпанная дверь резко распахнулась, на пороге возникло что-то полосатое и чудовищно агрессивное.
– Ну, принес?! – строго рявкнул жилистый старик в дырявой тельняшке.
– Здравствуйте, Игнатий Савельевич! – испуганно отпрянул Федя. Громко пояснил: – Я к вам из газеты!
– Не ори на меня! – ворчливо приказал старик. – Молод еще орать-то.
Он тупо чиркнул белесым взглядом по фигуре Феди Жмурикова, сграбастал его за воротник и без видимых усилий переставил в прихожую.
– Из газеты, значит? – переспросил недоверчиво. – Интервью, говоришь?
– Да, – обреченно выдохнул Федя. – У меня и уд-достоверение есть, показать?
– На кой ляд мне твоя ксива, – старик смачно сплюнул Феде на ботинок. – Неделю назад к соседям приходили двое, сказали, что из милиции, тоже красными корочками размахивали. А у соседей потом лыжи из кладовки пропали!
– Может, я в другой раз зайду? – попятился Федя. В полумраке тесной прихожей на него со звериной ненавистью смотрели со стены стеклянные глаза рогатого оленя. Слева, на тумбочке, изготовилась к прыжку коварная рысь. От гипнотического взгляда крупной полярной совы, примостившейся на шкафу, заныл затылок.
– Другого раза может и не быть! – философски изрек престарелый детина. – Кто знает, сколько тебе и мне отмерено жизни этой? Так что, писатель, принимайся за дело прямо сейчас!
Хозяин панибратски обнял Федю за плечи, провел в комнату и усадил возле круглого стола на шаткую табуретку. Сам с видом фокусника откинул пожелтевшую газету, под которой оказались початая бутылка водки, два граненых стакана и тарелка с обез-главленной селедкой, луковицей и холодной картошкой.
– Предлагаю тост за покорителей северных широт! За тех, кто не сломался на трудных этапах, кто терял последние зубы в борьбе с вечной мерзлотой, но устоял под ураганными ветрами и навечно вписал свои имена фантастическим сиянием на небосклоне полярной ночи! – Свирепов залпом осушил стакан, протяжно застонал и взъерошил седые волосы на макушке.
– Красиво! – закашлялся Федор, не посмев отказаться от угощения. Краем глаза он заметил на левой руке собеседника размытую годами татуировку: половинку солнца над горизонтом и слово «СЕВЕР».
«А на груди у него, наверное, буровая вышка в полный рост или подробная карта побережья Карского моря!» – предположил Федя.
Еще через десять минут он настолько проникся уважением к этому матерому человеку, что готов был тотчас шагать за ним хоть на край света, мужественно преодолевая гигантские торосы, вступая в смертельную схватку с цингой и стаями волков, а то и, господи помоги, с нечистой силой.
Еще Федя поймал себя на мысли, что крайне бедная, нищенская обстановка в квартире заслуженного человека – всего лишь продолжение его широкой, бескомпромиссной натуры, не способной на фальшь и отрицающей любые сделки с совестью.
Потом Свирепов проникновенно пел очень жалостливые песни, бойко аккомпанируя себе на семиструнной гитаре, склеенной синей изолентой. В этих песнях не было ни одного понятного Феде слова, но перед глазами отчетливо вставали картины суровой природы, которую человек покорил вопреки всем трудностям.
– А в-вы… атомные ледоколы в-видели? – наивно допытывался Федя. – А к-караваны судов по Северному морскому п-пути?
Свирепов, кряхтя, достал с антресолей десятилитровую бутыль с домашним вином, щедро сдобренным медицинским спиртом. Шумно высморкался.
– Караваны судов, милок, это чепуха! – презрительно сказал он. – Ледоколы тоже сделаны из дерьма. Я, Федя, снежного человека видел и даже подрался с ним – вот о чем хочет знать твой читатель!
Федя хотел от изумления присвистнуть, но губы не слушались.
– Было это, как щас помню, под Аксаркой, в конце восьмидесятых, – разливая вино по стаканам, рокотал сиплым басом Свирепов. – Однажды ночью я вышел из барака, по большой, стало быть, нужде. Тьма вокруг – хоть глаз выколи, мороз под сорок. Вертухай на вышке в овчинном тулупе и валенках, а приплясывает, как голый фраер на чужом балконе. Я до сортира уже почти добежал, и вдруг вижу: обгоняет меня зверюга невиданный – ростом вроде с меня, шерсть на спине дыбом! Я поначалу опешил, потом разозлился. Кричу ему: «Куда ж ты, падла, вперед меня лезешь? Понос у меня лютый! Соблюдай очередь, сявка дешевая!».
– Ну, и?.. – оцепенел от волнения Федор.
– А что? Ну, сцепились мы с ним, не на жизнь, а на смерть. Упали в снег. Но кувыркались недолго. От натуги и перенапряжения тормоза мои внутренние сорвались, и тут случился, понимаешь, большой гастрономический конфуз, не к столу будет сказано. Зверюга мой, когда понял, в чем дело, тут же обмяк, притих. Оба мы испытали тогда дикую неловкость. Помню, я мордой в снег зарылся и заревел, как мальчишка… Очнулся уже утром, на больничной койке, от укола в то самое место, которым опозорился. Спрашиваю санитара: где ночной пришелец, схватили его? А санитар, гад, только ухмыляется: дескать, ты, Свирепов, вовсе от чифиря разум утратил. Мало того что избил дежурного фельдшера, так еще издевался над ним, с особым садизмом и жестокостью! Короче, меня еще долго держали на таблетках и уколах, пытаясь убедить, что никакого снежного человека в ту ночь в лагере не было. Но я-то знаю – был!
– А что, ваша экспедиция была так засекречена, что вас охраняли часовые? – шепотом уточнил Федя.
– Еще как охраняли! – подтвердил Свирепов. – У нас ведь каждый второй числился крупным специалистом по золотодобыче, а каждый третий – ученым государственного масштаба! Но об этом писать не надо. Давай-ка лучше помянем тех, кто не дотянул до сегодняшнего дня, чьи скромные могилки так и затерялись на бескрайних просторах тундры!
Громко хлопнула входная дверь. В комнату вошел высокий, статный старик с благородной бородкой, удивительно похожий на Фединого собеседника.
– Уже празднуете? – весело спросил он и первый протянул руку Федору.
– А это, Игнаша, корреспондент, он к тебе пожаловал! – ничуть не смутившись, громко пояснил Свирепов. – Вспомнил и я кое-что из своей жизни…
– Да, биография у тебя, брат Вася, насыщенная, – согласился второй Свирепов. – Жаль, правда, что таланты свои ты не в то русло направил. Но чего об этом говорить, ведь ты за все заплатил сполна!..
Они еще какое-то время посидели за столом втроем. Подняли стаканы за семидесятипятилетие Игнатия Свирепова, заслуженного геолога, прославленного первопроходца. В разгар пиршества Федя с ужасом обнаружил, что лампочка индикатора на его диктофоне не светится – батарейки сели. Страницы блокнота тоже оказались девственно чистыми. Федя живо представил, как будет оправдываться в редакции, и неожиданно горько заплакал, размазывая по щекам пьяные слезы.
– Не огорчайтесь, юноша, – поняв, в чем дело, мягко успокоил гостя юбиляр. Он достал из ящика письменного стола толстую тетрадь в клеенчатой обложке: – Здесь наброски моих, так сказать, мемуаров. Вы сможете использовать их в своей работе. Если появятся дополнительные вопросы, звоните и приходите, буду рад помочь!
Домой Жмуриков возвращался на такси, которое вызвал Игнатий Савельевич. Федя всю дорогу блаженно улыбался и прижимал к груди бесценную рукопись. Он думал о том, что вы-брал, наверное, далеко не самую легкую, но точно самую интересную в мире профессию.
Вскоре вместо запланированного интервью в газете был опубликован объемистый очерк, который читатели назвали в числе лучших материалов за неделю. Среди фотоснимков самым удачным оказался тот, где герой публикации запечатлен на фоне атакующей рыси. Несколько строчек текста рассказывали о том, что родной брат юбиляра – Василий Свирепов – непревзойденный мастер по изготовлению чучел редких животных.
– Забегай на огонек, писатель! – дружелюбно сказал Феде по телефону Василий Свирепов. – Есть у меня специально для тебя одна сенсация…
– Снова снежный человек? – полюбопытствовал Федя.
– Обижаешь, начальник! Я расскажу тебе о том, как нас с приятелем похитили инопланетяне… Прямо с лесоповала! Лешка, приятель, продул им в «очко», и они закрыли его у себя. А мне удалось угнать «летающую тарелку» и вернуться в родную колонию. Так я тебя жду.
