Три дня кряду я суетился в храме, два дня снимал венчания, на третий привел своего крестника на исповедь. Когда-то давно он вместе со своими сестрами готовился к причастию, исповедался за всенощной, а утром отец как назло накормил его завтраком перед службой. Поняв, что не может теперь причаститься, он разрыдался.

Отец вскоре запретил мне общаться с детьми, потому как сам был не крещен, и ему казалось это излишним. Крестник поступил в медицинский институт и через какое-то время стал героиновым наркоманом. Потянулись годы воровства и беспросветности. И вот теперь, спустя столько лет, он пришел на исповедь перед отправкой в реабилитационный центр. Героин хорошо сохранил его: в свои двадцать шесть он выглядит не старше семнадцати. Он словно бы застыл в том дне, когда причащение не удалось. Слову не поддается описать его глаза, где все остановилось. Одно тревожное ожидание.

И в глазах венчающихся было столько ожидания. Венчался мой сосед, ему уже за сорок, раньше женат не был, работал в газовой котельной, а потом стал пономарем в храме. Здесь, в храме, и познакомился с не молодой уже девушкой-иконописцем. Она занималась с детьми и восстанавливала старые иконы. На венчании они были такие дивные, столько света и любви в них, зрелой осмысленности и какой-то удивительной нежности. Словно бы они ждали этой свадьбы, этой любви так долго и вот теперь стояли под венцами моложе всех молодых, влюбленнее всех влюбленных. Настоящее. Настоящее, свершающееся ожиданием. Они наполнены этим ожиданием, и ожидание это и есть любовь.

Я все вспоминаю покойную маму этого моего соседа, бабу Машу, как она сидела у окна и выстригала дивные цветы из цветной бумаги. Ее мужа убило молнией посреди поля в ясный, безоблачный день. Она смотрела на улицу, как на поток жизни, который тек ее воспоминаниями о муже, о прожитом… И эти воспоминания определяли ее отношение в привходящему новому, она все любила и дарила любовь каждому, приходившему к ней. Воспоминания любви становились присутствием любви.

Как-то к нам на улицу пришли иеговистки, а я колол дрова. Они спросили меня о мировой гармонии, я начал отвечать что-то очень православнутое, и они, испугавшись бородатого мужика с топором, перебежали к бабе Маше, которая, как всегда, сидела в своем окошечке. Она пригласила девушек в дом, накормила их блинами, выслушала, со всем соглашалась. Из дома девушки вышли, довольные. Баба Маша, улыбаясь, провожала их с тарелочкой блинов, но вдруг спросила:

– А что, девочки, вы не замужем?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Ну, если бы вы были замужем, то не ходили бы по чужим домам с листовками.

Девочки опустили головы, потому что она попала, кажется, в самую середину их души. Они уже не стали ни к кому заходить, только ушли молчаливые и задумчивые. Они, должно быть, и к иеговистам ушли, потому что ожидали, – о, как всякий человек ожидает! – любви. Наверное, еще девчонками они надевали наволочки на головы и представляли себя невестами.

Ожидание меняет содержание жизни. Ожидание венчавшихся вылилось в их счастье, в жизнь с избытком. А что ждет моего крестника? Протоиерей Александр Шмеман как-то сказал: “Только тот, кто ждет, – любит, и только тот, кто любит – ждет”. Мы помним о нашем Любящем, ожидание Его делает нашу жизнь Его присутствием. И тогда исчезают мелочи, все становится важным и значительным. Память-ожидание- любовь ставят нас в здесь-и-сейчас. И здесь-и-сейчас все решается для нас, с Любящим мы или против Него.

Превращенье Васи с Петей

Вова МАЛЬЧИКОВ

Дядя Вася с дядей Петей

Под забором водку пьют.

Час, второй проходит, третий...

Встали – ноги не идут.

Разморило дядей взрослых

Так, что пали мордой в грязь.

Задают едва вопросы:

– Ты меня, ик …жаешь, Вась?

– Уваж… ик, тебя я буду

Много, Петя, раз подряд…

Так в народе говорят.

…Уважаемые люди

Превратились в поросят.