Альбин Трофимович Куликов – коренной сибиряк. Родился в крестьянской семье. Профессиональный журналист, прозаик. В СМИ – с 1961 года. Был корреспондентом Ханты-Мансийского окружного радиовещания, Ханты-Мансийской окружной и других газет. Большая же часть его журналистской жизни связана с «Тюменской правдой». В свое время редактировал ряд печатных изданий: областной экологический вестник «Исток», «Сибирскую православную газету», газеты «Наука и общество», «Нефть и газ Сибири», «Регион Сибирь». Занимался книгоиздательством. Автор многих рассказов, повестей и нескольких романов. В 2008 году выпустил первый том своих произведений «На житейских перекрестках». В него вошли рассказы-миниатюры, небольшие повести разных лет и детективная повесть о киллере. Предлагаем вниманию читателей отрывок из нового романа Альбина Куликова «Обрушенные берега».
Альбин КУЛИКОВ
Евгений КРАН (рис.)
Пролог
Почти каждой весной шалые паводки, вырываясь из береговых теснин, на огромных пространствах топят окрестности, стремительным натиском воды сметают на своем пути неказистые строения, с неистовой силой крушат высокие крутые берега.
Громадные глыбы размытой земли, отваливаясь от материковых участков суши, с тяжким гулом сползают вниз и низвергаются в бурлящую пучину вод. И там, где по-над яром только что проходила проселочная дорога или пешеходная тропа, вдруг обнажаются черные зияющие провалы земли. А ниже, под берегом, мощное течение образует жутковатые водовороты, гонит к береговому урезу кучи плывущего мусора, стволы поваленных деревьев, ошметки жилистого дерна, зеленоватые космы гривастой травы. После обвала у береговой кромки еще долго держатся взбаламученная илистая муть да серая, как гриб-поганка, взбитая водоворотами и волнами речная пена.
А когда, надуревшись, спадёт полая вода и реки улягутся в материнское ложе, взору вдруг откроется мрачная картина разрушения – изуродованные паводком высокие отвесные берега в рваных ранах-промоинах, в нарытых ложках-пещерах, в оползнях и завалах обрушившейся с яров земли. А из-под нее то там, то здесь сочится, будто из раны, сукровица – светлая, незамутненная, как слеза, родниковая водица. И кажется, то не влага земли пробивается наружу, а плачут после перенесенного бедствия сами высокие берега.
По-иному встречают разгул водной стихии берега низкие, топкие. С началом наводнения они незаметно уходят под воду и до поры до времени пережидают под ее толщей буйство паводка. А как только пойдет на спад большая вода, эти берега начинают пугливо выглядывать из-под ее лона отдельными островками и бугорками, будто проверяя, как там наверху, в природе, и не пора ли появляться на свет. Потом, переждав наводнение, со спадом воды они картинно и невредимо встают над речными просторами и, обильно напоенные влагой, быстро одеваются в роскошный ярко-зеленый наряд. Радуют глаз в ту пору мраморной белизной и обнажившиеся песчаные отмели, наполосканные глубинными течениями.
Но радостно ликующий вид низких берегов, буйно зеленеющих после паводка, и первозданная белизна песчаных отмелей коварно обманчивы. Скрытые водой во время разлива донные отмели – первая опасность для речных судов, а низкие топкие берега – царство непролазного кочкарника, зарослей прутняка-чертополоха и глухой болотной травы. По ним ни пройти ни проехать…
Подобно шальному паводку обрушилась на нашу страну горбачевско-ельцинская перестройка во второй половине восьмидесятых годов прошлого столетия. Люди, опоенные, будто алкогольным зельем, мутной перестроечной водичкой, подсиропленной «новым мышлением», «общечеловеческими ценностями» и «социализмом с человеческим лицом», ждали благих перемен, а дождались крушения берегов своей размеренно-стабильной жизни, слома духовно-нравственных основ, а затем и развала самой державы. То, что десятилетиями создавалось упорным трудом советских людей и было защищено в горниле Великой Отечественной войны, – все унес в бездну частных карманов коварный паводок перестройки, а вместе с тем сломал и перековеркал жизнь миллионам людей.
Паводок перестройки по-своему вторгся и в жизнь большого семейства потомственных журналистов Огневых. Крутая волна коллективного умопомешательства в числе первых захлестнула взрослых членов этого семейства, как непосредственных выразителей перестроечной политики партии в средствах массовой информации, втянула их в кипящий страстями водоворот идейного разброда, шатаний и неразберихи и раскидала по разным идеологическим берегам и отмелям.
Глава семейства Александр Петрович, в прошлом заведующий отделом областной партийной газеты, и его супруга Елизавета Михайловна, когда-то телерадиоведущая, а теперь, как и ее муж, на заслуженном отдыхе, но все еще не порывающие связи с радио, телевидением и прессой, при виде перестроечного хаоса оказались в своих взглядах и убеждениях как бы на перепутье, на некой речной отмели. Их не во всем устраивало минувшее, не прельщало и настоящее, а на его фоне не радовало и будущее. Как профессиональные журналисты и люди с большим жизненным опытом, привыкшие к анализам и оценкам всего происходящего, они быстро поняли, что за фейерверком перестроечных речей и начавшихся преобразований скрываются процессы не созидания, а разрушения, тем не менее какое-то время надеялись на лучшее.
По-иному восприняли перестроечную эйфорию их дети. Старший сын, Виктор, главный редактор областной партийной газеты, всегда неизменно следовавший в фарватере партии и государства на региональном уровне, все указания свыше на перестраивание всего и вся воспринял безоговорочно, но никак не мог взять в толк, что, как, куда и зачем перестраивать. Поэтому оказался как бы в положении низкого берега реки, накрытого бешеным потоком паводковых вод, по аналогии – перестроечным словоблудием. Потому он тихо-мирно сидел в своем редакторском кресле под прикрытием этого демагогического потока, не высовываясь со своим мнением и мнением строптивых авторов на страницах газеты и в партийной среде, держал нос строго по ветру и терпеливо ждал, куда выведет кривая перестройки наэлектризованное пропагандой сообщество людей, одураченных обещанием какой-то райской свободы и демократии. А для того чтобы наглядно продемонстрировать свою безграничную преданность выбранному партией судьбоносному перестроечному курсу, повесил в своем рабочем кабинете, прямо у себя над головой, огромный портрет Горбачева – нового генерального секретаря ЦК КПСС, отца перестройки. Стараниями Огнева страницы областной партийной газеты запестрели горячими, оптимистическими призывами читательской общественности к утверждению в регионе гласности, плюрализма, нового мышления, а также державными выступлениями местных прорабов перестройки.
Младший сын Огневых, Сергей, заместитель председателя областного комитета по телевидению и радиовещанию, наоборот, в провозглашенной перестройке увидел долгожданный лучезарный свет в конце некого тоталитарного партийно-советского тоннеля, а в обоготворенном им генсеке Горбачеве – светоча новой исторической эпохи. И с одержимостью борца за переустройство мира бросился в мутный поток перестроечных процессов, в тот самый поток, который волной популизма смыл с задворок жизни все пошлое, серое и низменное и понес по течению, словно паводок речной хлам. На свой страх и риск (излишнее рвение и в то время было наказуемо) он стал гнать по курируемым им каналам радиовещания информацию о поборниках некой демократии и неких борцах за права человека в лице внезапно возникших из небытия, будто по мановению волшебной палочки, так называемых народных фронтов и других новоиспеченных организаций либерально-монетаристского толка, ультрапатриотических по своим вывескам, но ультраподрывных, вредительских по своей сути. И прослыл Сергей с того времени ярым сторонником демократии, единомышленником тех, кого раньше он упорно избегал, считая их людьми второго сорта, отбросами общества.
С распростертыми объятиями встретила перестройку и младшая сестра Сергея, Татьяна (по мужу Потемкина), последний отпрыск в семье Огневых. Та, не лишенная чувств максимализма, своей особой избранности в этом мире и уверенная в своем высоком предназначении на стезе предпринимательства, в отличие от младшего брата, не только очертя голову кинулась в пенистый водоворот перестроечной заварухи, на поверхности которого вдруг заносило кругами всякого рода дельцов, аферистов, воров в законе, но и с окрыленностью, с азартом начала ловить рыбу в мутной воде. Демонстративно покинула должность ответственного секретаря в областной комсомольско-молодежной газете, не без помощи местных заправил перестройки организовала параллельно свой молодежный еженедельник авангардистско-желтой расцветки под многозначительным названием «Наше время» и рекламную газету большим тиражом, а также свою издательско-коммерческую фирму с многопрофильным уклоном. Начала завязывать узелки темных дел с воротилами теневой экономики и партийно-советскими боссами, готовившими народное достояние к тотальному разграблению узким кругом избранных лиц. В эту омутную воронку сомнительных деловых отношений с кругами сильных мира сего она втянула и часть своих близких и дальних родственников.
На прежних доперестроечных позициях в своих взглядах и идеалах остались лишь два члена семейства Огневых: средний сын, Николай, собкор одной из центральных газет, и старшая дочь, Тамара (по мужу Репетова), лектор отдела пропаганды обкома партии и одновременно ответственный секретарь «Блокнота агитатора». Неизгладимое влияние на их воспитание оказал в свое время дед по отцу – Петр Герасимович, человек революционной закалки, сталинских убеждений, несгибаемой воли и мужества. Через всю свою долгую жизнь он пронес воспоминания своего отца, бывшего крепостного, о крестьянском рабстве в царской России и свои фронтовые воспоминания о трех войнах: Гражданской, финской и Великой Отечественной.
Из всей своей родни Петр Герасимович в тридцатые годы стал первым и единственным рабоче-крестьянским корреспондентом. После войны он одно время редактировал заводскую многотиражку, с окончанием же заочного института работал сначала редактором районной, а затем областной газеты, которую теперь возглавил его внук Виктор. Дед Петр был самым уважаемым человеком в семье. Его слово для всех считалось законом. Скончался родоначальник потомственной профессии журналистов Огневых на четвертом году перестройки. Незадолго до смерти он собрал на своей квартире близких родственников (жил от всех отдельно) и за чашкой чая произнес короткую напутственную речь:
– Знаете ли вы, что когда умер президент США Рузвельт, товарищ Сталин по этому поводу сказал: «Заканчивается эпоха гениев, наступает время дураков». Когда оно кончится, никто не знает. Мой вам совет: не слушайте болтунов типа Горбачева и не будьте сами дураками в этой наступающей дурацкой жизни».
…Итак, шальным паводком пронеслась над семейством Огневых пресловутая перестройка. У большинства его представителей она перетряхнула и перебаламутила взгляды и убеждения, понятия о чести, совести и социальной справедливости, о человеческой порядочности и достоинстве. И они, эти представители, под воздействием общественной стихии эволюционировали в своих взглядах и убеждениях: каждый по-своему перестроился, приспособился к новой жизни, стал играть в ней какую-то свою отведенную ему роль. И только двое из этого семейства – Николай Огнев и Тамара Репетова – так и не перестроились и не изменились идейно. По ним-то, прежде всего, и нанесли удар резкие перемены судьбы, словно паводок по крутым речным берегам. Нанесли, но не сломили их, не сделали обоих игрушками жизненных обстоятельств и так называемых демократических преобразований.
