...Но здоровый он был – конём не свалить! Мишка Орлов и сам не слабак, однако пассажир был много крупнее. И плотный, как сбитень. Только вот бородка была явно не по нему: какая-то чеховская аккуратистка, а не лопата до пуза.
– Давай-ка, брат, к дельфинарию! – и грузно качнулся на скрипнувшей от натуги сидушке. – Поехали-поехали!
Где это? Сто лет Мишка за рулём, а о дельфинарии и краем уха не слышал. Чай, гастролёры какие-нибудь нагрянули…
– И «Панаму» не знаешь? – недовольно дёрнулся «Чехов». – Торговый-то центр? …А это рядом, на автостоянке!
Он, оказывается, из аэропорта добирается. Надоело в маршрутке коленями в соседей тыкаться, вот и поймал тачку. …Не-ет, он не рыбок смотреть едет, работает в той мокрой системе!
– Дельфином что ли? – поддел Мишка.
Злой был сегодня, вот и лез каждому под кожу. И было от чего! То гаишник прицепился, как репей, то колесо проколол. От такой жизни и таракан в драку кинется.
– Сам ты «дельфином»! – огрызнулся «Чехов» и ткнул бородку в воротник дублёнки.
Привычка, знать, была у него такая: чуть что не по нему – тык башку вниз и помалкивает. Вроде бы думу думает. А чего думать, коли зима на дворе? У телевизора надо сидеть, а не раскатывать по России. …Поди, из Москвы? Там зимой шапки не носят.
Они проскочили длинную, как кишка, Ямскую и вымахнули на Луначарского, когда пассажир оторвал взгляд от не шибко весёлых заснеженных тротуаров и уставился на таксиста:
– А ты, я гляжу, всё такой же!
– Какой?
– А вот такой! – склеил пальцы правой лапы щепотью и задиристо поддел ею воздух. – Всё подцепить хочешь…
И язвительно хмыкнул:
– Давай-давай, цепляй… Маленькая собачка до старости щенок!
Ну, это уже слишком! И Мишка нашёлся бы, что ему ответить, отбил бы охотку вступать в дорожные перебранки, да вовремя спохватился: в чём-то ведь он и прав, зараза! Мастер Орлов под кожу-то лезти. …Но откуда тот его знает, с какого боку?!
– Да вот знаю! – выдохнул «Чехов». И опять-таки не просто так это сделал, а с каким-то внутренним запалом, с какой-то неожиданной злостью. – И ты меня знаешь! Помнишь, как в аэропорт-то вместе ехали? Ты тогда ещё на жигулёнке гонял… Во-во! Я тот самый парень с коньяком и есть!
Елки зелёные, так это же когда было-то, два десятка лет назад!
* * *
Он ввалился в машину, как слон в посудную лавку. Перегнувшись через спинку сиденья, ткнул далеко назад вякнувшую бутылками сумку и пьяно выпучился на Мишку:
– Такси?!
– Х-хы! Не видишь, что ли?
Пассажир был долговяз и нескладен. Этакий голенастый фитиль с бритой по тогдашней моде башкой. Поди, Мишкиного возраста будет или года на три помоложе. И страстно желал в аэропорт. Только, мол, не гони, как угорелый: держи полтинник на спидометре, и ладно! А то иголки в пузе растрясёшь.
– Где-где? – не понял Мишка.
Тот раздёрнул усеянную заклёпками и прочей металлической ерундой куртку и похлопал себя по брюху. Ничем, кстати, особо не выделявшемуся. У Мишки такая же хлебная кладовка под кожанкой.
Потом запахнул её и удивился:
– Чего не едешь? Полчаса уже стоим…
Вот придурок! Орлов дал газу, и рынок, возле которого и поймал его Фитиль, мигом остался позади.
Пассажир-то, оказывается, в Москву летит. Сестра замуж выходит, вот и прислала телеграмму: приезжай, мол, на денёк-другой!
А ему что? Для сеструхи и месяца не жалко: всё одно ничего не делает. Прыг с утра в штаны и до вечера вольный казак: куда хочу – туда скачу!
Он ведь москвич. И папка, и мамка там. А полгода назад им дядька написал из Тюмени. Полковник он, старый, как моль, а живёт один. Пускай, мол, ваш Толька ко мне едет: с ремонтом квартиры поможет, а понравится – пусть остаётся, места хватит.
Он ноги в руки – и сюда. Отдыхает после армии, а чего? Наработается ещё, какие его годы!
– Тяжело, поди, ни хрена-то не делать? – поддел Мишка.
Он и сам был мастак поговорить, да Фитиль много трезвонистей оказался: слова не вставишь.
– Башка не болит? Я вот не поехал после института по распределению, так чуть с ума не сошёл, пока работу искал!
– Да ну, – отмахнулся тот, – с чего ей болеть-то? Не дятел ведь какой! – и заржал.
И до этого он был большой охотник: чуть чего, так ха-ха-ха! Да так сыто это у него получалось, так рассыпчато, что Мишке и самому захотелось прихохотнуть.
А как же он с дядькой-то уживается? Как тот его, тунеядца такого, терпит?
– А чего! – удивился Толька. – Чего с ним уживаться? – и опять «ха-ха». – Он ведь женился!
Дядька-то, оказывается, пропадал-пропадал вечерами в клубе ветеранов, да и выглядел там вдовицу. Перебрался к ней, и сейчас племяшу сам чёрт не брат! Хоть поперёк квартиры ложись, хоть повдоль – никто ему не указ.
– Погоди-погоди, – не понял Мишка, – а живёшь-то на что? Всё одно ведь работать надо!
Х-ха! Вот уж рассмешил он пассажира так рассмешил!
Тот так и завалился на спинку сиденья, заходясь в хахаканьи. Потом согнулся кренделем и, тычась носом в колени, чуть ли не сполз с сиденья вниз. Наконец:
– Кто сейчас работает? – раздалось булькающее. – Гх-а! Купи – продай, вот и вся работа… Ты, что ли, работаешь?!
И хотел было хряпнуть ручищей по баранке, выказывая ничтожность таксистской суеты, да Мишка опередил:
– Тихо ты! – рявкнул зло. – Видишь, какое движение?!
Да тот уже позабыл и про него, и про нынешнюю мелкотравчатую экономику, при которой работать-то вовсе и не обязательно, и вертел головой, пучась на облитые осенним солнцем тополя. Но недолго лупил глаза: уставил их вдруг в водителя и мечтательно произнёс:
– Работа должна быть – во! – и потряс кулаком перед собственным носом. – Чтобы по душе была, понял?! И чтобы важная: для всего народа. – И, как радушный хозяин той особо важной для всего народа работы, вымахнул кулачище за окно: вот, мол, вам, добрые люди, берите моё сердце! – Есть у меня такая работёнка на примете! Ещё на руках за неё носить будут. Не веришь?
И его физиономия словно бы вздулась от ощущения будущей славы. И довольнёхонько зарделась.
И поведал такое, что у Мишки от удивления даже рот открылся.
* * *
Толька-то, оказывается, ездил этим летом на юг. А чего? Все едут, и он поехал: отдохнуть, типа! Там и случилась та необычная фигня.
Лежал он, значит, на пляже, читал книжку про пиратов, а рядом грели животы какие-то батька с сыном. Вернее, батька грел после бутылки портвяшки, а малый ползал рядом и канючил:
– Возьми катамаран, ну возьми! Кататься хочу!
Толька и вчера их видел, и позавчера, но тогда с ними еще один пацан был: толстый, как бегемот, и с таким же, как у бегемота, отвисшим пузом. Он и ходил с мелким на катамаране кататься. А сегодня бегемота не было, и мелкий аж заходился от своего нытья. Да отцу оно было до фонаря: заполз под грибок и еще пуще захрапел. Тогда тот брякнул, что утопится от обиды, и побежал купаться.
– А если бы дельфинов научить людей спасать? – подумал в тот день Толька. – Пошёл какой пацанёнок ко дну, а он тырк снизу: стоп, братан, куда собрался? У них ведь мозгов-то побольше, чем у нас.
– Ты вот сколько слов знаешь? – выпучился пассажир на Мишку.
– Много… Кто их считал-то, те слова?
– Фиг-то много!.. Тыщу от силы! Ну, ещё штук двести, а дельфины семь тысяч знают. Своих, конечно, не наших! Вот и пусть людей спасают.
Х-хы! Всё бы так легко и было… Но Мишка не стал его разубеждать: и так ясно, что выдумки это. Муть голубая!
И вот зря не стал разубеждать-то: Тольку будто бы ветром понесло – загордился, собака, своей идеей!
– А у тебя есть мечта? – уставился он на Мишку. – Не всю ведь жизнь этой бодягой заниматься! – и дёрнул башкой в сторону летящего под капот асфальта. – Ты вот кем в детстве-то хотел быть? Только честно, без вранья!
Честно… Мишка сказал бы ему, подвывернул бы себя наизнанку, да тот, поди, смеяться будет. …А может, и не будет? И веско бросил, будто бы впечатал пассажиру в лобешник:
– Писателем!
– Х-ха! Как Толстой, что ли?! – неожиданно, чай, и для себя хохотнул Толька. – Ну, даёшь!
Потом шмякнул недоверчивым взглядом в таксиста, норовя, знать, и вправду выглядеть в нём Толстого, и обиженно протянул:
– Я ведь серьёзно спрашиваю, а ты…
Ну, не укладывалось в его бестолковке, что писатели могут быть не только в Ясной Поляне, но и тут – на соседней сидушке.
– А чего я?! – взорвался было Мишка.
И хотел добавить, что и Толстой ведь не с бородой родился: и в армии послужил, и сено покосил – всё было! Высмотрел мир – и стал писателем. И Мишка в любую мелочь вникает. И жизнь у него такая – круче не бывает. Таксистская! Что ни день, то новые приключения.
Но не стал те слова говорить. Фитиль-то всё одно честнее его оказался: до самого донышка свою мечту выдал. А он, такой-сякой, скрыл – стыдно про славу-то признаться, про жгучее желание её. Легче в холодную воду кинуться! И, вспомнив начало поездки, замял щекотливый разговор:
– А что за иголки у тебя в пузе? Настоящие?!
– Игрушечные! – заржал Толька. Забыл, слава Богу, про прежние расспросы! – Видишь сумку? – дрыгнул лапой в сторону заднего сиденья. – Коньяк в ней везу!
Он ведь, оказывается, иголки глотает. На спор, конечно, дурак, что ли, даром-то? А вчера ящик водки выспорил. Только ящик в Москву не повезёшь: тяжелый, подлюка! Вот и обменял его на десять бутылок «Наполеона».
– Хочешь, тебя научу? – распалившись в лице, он вытащил из штанов спичечный коробок, потряс возле уха, убеждаясь, что тот не пустой, и ковырнул из нутра швейную иголку.
– Теперь раз, – царапнул оттуда же кусочек стержня от шариковой ручки, – и запаиваю в него!
– А потом?
– Чего потом? – удивлённо хрюкнул Толька. – Глотаю потом-то, х-ху! Всё одно, падла, к вечеру выйдет! Семь или восемь уже нашёл в туалете. Да я черенки от ложек глотал, понял?
И попенял лишь на то, что иногда, мол, в аэропорту бывают осечки. Проверяют, собаки, перед посадкой-то в самолёт: звенит – не звенит! Но он парень тёртый: купил куртку с железками и все звонки на неё валит.
– Через неделю назад прилечу! – погладил себя по брюху. И вдруг загорелся:
– Встретишь? У меня и обратный билет уже есть, на! – сунул его Мишке. – Посмотри, во сколько прилёт!
И Орлов согласился: он ведь тоже отходчив. Долго обижаться – печёнка заболит… Тем более что Фитиль ещё и бутылку «Наполеона» в бардачок засунул: это, мол, тебе для памяти!
Только подвёл он тогда Мишку: не прилетел в назначенный час. Самолёт «упал», да вот Тольки-то в нём не оказалось.
* * *
Но нынешний пассажир был совсем не похож на того голенастого Фитиля. И ладно бы внешне, внутри-то ведь как изменился!
«Интересные дела, – подумал Мишка, – а я-то стал другим за эти годы? Нет, поди! Не зря же «Чехов» про маленькую собачку помянул».
И это опять задело его. Но ненадолго: перемены-то в человеке – ерунда: важен результат! А он, Мишка-то Орлов, тоже ведь ни разу о дельфиньих подвигах да их недюжинных «укротителях» не слышал.
А пассажир будто бы угадал его мысли:
– У тебя дети есть? – вопросительно дёрнул бородкой. И, не дожидаясь ответа, бросил: – Приходи-ка завтра в дельфинарий! Выходной ведь. Вот и увидишь, что там дельфины вытворяют!
А больше ничего про свою работу не сказал, он старое вспомнил. Не по своей, мол, вине тогда с прилётом-то из Москвы подвёл! Батька заболел после свадьбы, вот и пришлось его выхаживать.
– А как ты вот таким-то стал? – и Мишка хотел было сказать: «Чеховым», но не решился. Бородка-то ведь ещё не весь человек. Она и у Троцкого была! – Ну, таким-то вот?! – растопырил руки, будто бы желая обхватить пассажира, и внушительно потряс ими над баранкой: в глыбищу-то, мол, как превратился?
