Нынче исполнилось бы 70 лет газодобытчику-первопроходцу Валерию Захаренкову
В середине апреля 1978 года меня, корреспондента газеты «Тюменская правда», послали написать о предстоящем пуске первой установки комплексной подготовки газа на Уренгойском месторождении.
О весне здесь напоминали лишь календарные листки. Тундра продолжала дышать лютым арктическим холодом. С осекающимся от мороза дыханием облазил все вышки и опоры, чтобы сделать нужный для редакции снимок сверкающей неокисленным еще алюминием УКПГ-1. Оставалось, как наказывали в Тюмени, запечатлеть того, кто откроет задвижку для пропуска газа в технологический цех.
– Вот с этим будет посложнее, – сказал вдруг потерявший свою напористость начальник установки Сергей Пашин. – Открыть кран подводящего газопровода мы доверили заслуженному оператору, который на дух не переносит журналистов!..
В это время вошел среднего роста худощавый мужчина. Волевой подбородок, плотно сжатые упрямые губы говорили о человеке с сильным характером, не привыкшем сомневаться и скисать в непростых ситуациях. Привлекали внимание и улыбающиеся серовато-голубые глаза: были в них пытливость незаурядного ума, способность мгновенно оценивать обстановку и вместе с этим доброта, доверчивость… Белки глаз покрыты густой красноватой сеткой – итог непомерно длинных предпусковых рабочих дней и совсем короткого, урывочного сна.
– Семёныч! На тебя вся страна смотрит, – подначивал кто-то вошедшего в операторскую. – Оправдай доверие – расскажи журналисту, как ты своим горячим телом патриота отогреваешь загидраченные шлейфы в экстремальных условиях тундры, для которых украинские проектировщики совсем не заложили теплоизоляцию.
– Привет, тезка! – пожал мне руку Захаренков. – Говорят, в гостиницу не смог устроиться? Народу сейчас много понаехало… Переночуешь здесь на раскладушке. Нас, хозяев этой УКПГ, пятеро с Медвежьего: приглядывали за строительством, параллельно вели монтаж, наладку, отладку, пуск блоков и агрегатов… Так что фотографируй всех. Только не у шарового крана – этот газетный штамп уже не годится. Сейчас на пульте есть кнопка открытия клапанов.
С Валерием Семеновичем уже приходилось встречаться на Похроме и в Пангодах… Как-то на одном из скучных совещаний во Всесоюзном промышленном объединении «Тюменьгазпром» разговорились о том о сем. Выяснилось, что в разное время учились в военной школе на авиационных механиков. У нас был даже общий старшина в пятой курсант-
ской роте. Так и подружились. Договорились и сегодня посидеть за чайком.
Красная от мороза сковорода солнца вытянулась за линию радуги заката. Вот и наступила полярная ночь. У широкой панели пульта управления продолжали «колдовать» московские электронщики. Захаренков с товарищами доводили до ума очередное рационализаторское предложение. В Уренгое решили обойтись без отдельного здания с расположенным в нем узлом замера газа. Эксплуатационники разместили устройства для замера некондиционных показателей газа непосредственно на каждой рабочей нитке. В результате ненужными оказались не только здание, но и дополнительные коллекторы между цехами. Резко сокращался путь товарного газа из установки в магистральный газопровод. На сэкономленные только от этого новшества деньги можно было построить в приполярном городе многоэтажный дом. Другие изменения в проекте не только позволяли сэкономить большие средства, но и повышали надежность и производительность всей установки комплексной подготовки газа.
I.
…Дизель-электроход «Молдавия» шел по могучей сибирской реке Оби. Большая вода в пору белых ночей еще не спадала, и пологий правый берег уходил далеко за горизонт. Топорщились крышами среди волнующейся от ветра водной глади затопленные деревни. Электрические столбы «брели» по воде, будто солдаты в строю. На высоком левом берегу высились сосны с оголившимися корнями, которые, словно змеи, свисали по глинистому обрыву. Изредка встречались селения с домами, потемневшими от дождей, с пятнами светящегося после ремонта желтизной свежего дерева. Едва уступала своей старшей сестре река Сосьва, куда зашла «Молдавия», чтобы пришвартоваться у поселка Березово.
– Да здесь воды, что газа! – с восторгом воскликнул Иван Санников.
Его слова перекрыл приветственный гудок дизель-электрохода.
Павел Востриков толкнул в плечо молчаливого Валерия Захаренкова: «Двигай к трапу, приплыли!». Тот не ко времени с грустью вспомнил речку Ижму с тихими плёсами, молочными туманами и травяным раздольем по берегам. Они бежали от покоя и благополучия.
Там, в Ухтинском комбинате Главгаза, куда Захаренков приехал из калужской деревни, он из семнадцатилетнего мастеровитого паренька вырос в зрелого оператора пятого разряда. Там имел и уважение, и почет, через пару месяцев должен был получить квартиру. Но наткнулся в журнале «Газовая промышленность» на статью о Тюменской области, где разворачивались необычайные события, и забредил Западной Сибирью. С волнением трое друзей вчитывались в строки: «21 сентября 1953 года на окраине Березова, старинного мансийского поселения Сумгит-Вож, взревел газовый фонтан. Газ вырывался из глубин в 1200 метров, спрессованный давлением в 130 атмосфер, и ревел утробным подземельным голосом – освобожденные миллион кубов газа и пятьсот кубометров воды каждые сутки рвались в низкое березовское небо. Девять месяцев ревел фонтан…».
Путь их через Березово и Игрим лежал на Пунгу, куда вызвал трех операторов по добыче газа начальник будущего промысла Николай Денисенко. Так, в июле 1965 года, за полгода до начала разработки Пунгинского месторождения, открылась тюменская страница трудовой биографии Захаренкова. Через пять подземных газовых «континентов» Тюмен-
ского Севера пролегла она.
После Пунги, словно пересадка на дальнем пути, работа на Похромском месторождении. Расположенное в пойме Оби, оно в летнюю пору скрывалось под водой и лишь в самые жаркие недели лета показывало солнцу свою рыжую болотную плешь. Вскоре появился здесь насыпной остров для сборного пункта. От скважины к скважине – на лодке, от вагончика к вагончику – по шатким деревянным мосткам. А по мощи далеко не Пунга, так себе – полмиллиона кубометров за час.
– Похрома – лишь промежуточное звено, этап сегодняшнего дня, – рассказывал главный инженер газопромыслового управления «Игримгаз» Иван Никоненко. – Большой газ пойдет от Надыма, с гигантского Медвежьего месторождения. Но это будет не раньше чем через два-три года. А индустриальный Урал уже перестроился на наше топливо. До некоторых пор мы ежесуточно подавали на Серов 27 миллионов кубометров.
– А сейчас?..
– Сейчас Пунгинский промысел, из недр которого мы выкачали половину запасов, работает на падающей добыче. В результате недодаем Уралу около трех миллионов кубометров газа в сутки. Эту «недостачу» и должна пополнить Похрома.
И снова, задолго до пуска первой установки в «Северной Венеции», Валерий Семенович приехал на промысел. Газодобытчики начали здесь пусконаладочные работы не после ухода строителей, а вместе с ними. И это станет традицией на всех тюменских месторождениях. Что даёт? Полную готовность установки в день ухода строителей и монтажников. Вместе проверяют плотность соединений, с согласия проектантов изменяют компоновку некоторых узлов. Бывает, что в институтах таких частоколов в схемах газоподготовки нагородят, что практики за голову хватались. И предлагали: здесь упростим, здесь усилим, а этот узел вообще не для северных широт… Прошедший школу пусконаладки получал, образно говоря, высшее операторское образование. И получал гордое имя первопроходца.
На Похроме задерживалась автоматизация промысла. Тюменское управление треста «Союзгазмонтажавтоматика» вовремя не запаслось специальным проводом, которого нужно было ни много ни мало 105 километров! Не поставлены и операторские площадки на скважинах. А их нужно крепить на сваях, на высоте в три с половиной метра, потому что «Северная Венеция» опасна своим разливом. Однако СУ-9 и автобаза № 5 только сейчас взялись за досыпку вала вокруг сборного пункта и «островков» для площадок. Работы у них еще на 40 дней. Не нарушит ли паводок расчеты землеройщиков?..
Впрочем, в прорыве не одни землеройщики СУ-9. Монтажники треста «Нефтепроводмонтаж» не опрессовали и не продули шлейфы и дэгопроводы от скважин. За ними еще все внешние технологические сети сборного пункта и цеха обработки газа…
И это все большей частью находилось под водой. Захаренков с товарищами превратились в ныряльщиков. Надо же было кому-то открывать и закрывать задвижки. Это потом отладят автоматику, но и она не освободит операторов от подводных работ.
II.
Время за полночь, а мы с Захаренковым вспоминаем пережитое, знакомых.
– Скажи честно, как задавили фонтан в Тарко-Сале?
– Сделала это военизированная противофонтанная служба, – скромно умалчивает подробности главный герой тех событий. – Наше дело десятое – провести подготовительные работы… Ну, там, резервную электростанцию направить, ограду разобрать…
Вижу, не добиться правды от него и спешу прилечь на раскладушку в одной из подсобок УКПГ. А дело под Тарко-Сале обстояло так. Авария произошла по халатности ремонтной бригады. Одна из скважин была намертво закупорена гидратами. В нее плеснули метанола… и ушли, оставив незакрытой коренную задвижку. Снаружи положения шибера не было видно. Газ срезал задвижку на фонтанной арматуре и, вырвавшись из стальной смирительной рубашки, рванул бешеной струей на волю.
Очевидец того происшествия московский писатель Валерий Поволяев писал: «…В пятнадцати километрах от Тарко-Сале при ремонте одной из скважин сорвало задвижку, и тяжелый вентиль, перекрывающий газ, с хрипучим долгим свистом ушел в небо, с хрустом пробил его и опустился на землю так далеко, что туда на вертолете надо было добираться. Освобожденный злой газ яростно пальнул вверх высоким белым султаном, будто инверсионный след от самолетного движка, захлопал пушистыми краями-лохмами с сатанинским гулом, разгоняя людей, потом прыгнул в сторону, враз обобрав как липку двух тетеревов, в несколько секунд обратившихся в твердые безжизненные комочки с голыми гузками. Комочки эти беззвучно упали в снег, и газ пошел гулять, творить недоброе… Давление, с которым выхлестывала струя из скважины, было равно «сотняге» (ста атмосферам) – такая струя и руку, и ноги, если оплошать, отбить мгновенно может, она как орудийный снаряд опасная, она даже хуже снаряда».
Начни они тогда «задавливать» фонтан по классической схеме – особой глиной, которую десятками тонн нужно было везти с Большой земли, топить снег для получения гигантского количества воды, газ успел бы вырвать с корнем арматуру и превратить устье скважины в большой кратер. Тогда уже на усмирение «джинна» ушли бы месяцы.
На совете надымских газовиков и военизированного противофонтанного отряда прошло предложение Юрия Топчева: под бешеным напором натянуть новую задвижку. Для этого нужно было в считанных сантиметрах от газовой струи обычной ножовкой срезать две шпильки и сделать это чрезвычайно осторожно, чтобы не было взрыва…
Жуткие минуты складывались в мучительные часы. В сорокапятиградусный мороз мокли от пота – ведь достаточно маленькой искорки и… А там, в смертельно опасной зоне, Захаренков и Ржевский, смазывая ножовку солидолом, обмороженными руками поочередно отпиливали шпильки. Пилили, превозмогая боль, днем, пилили при свете фар ночью. Лишь под утро новую задвижку насадили на оставшуюся третью шпильку, и с помощью троса тягач надвинул ее на струю газа…
Когда в Министерство газовой промышленности пришло представление о поощрении отличившихся на ликвидации аварии, чиновники разрешили вопрос просто: «Укрощать фонтаны – это не прямое дело газовиков, для этого существуют специальные службы. Потому никого награждать не будем». Захаренков же был доволен: Юрий Топчев позвал его на Уренгой, куда сам получил назначение. И это было для Валерия Семёновича высшей наградой за дни, проведенные под Тарко-Сале.
Была у газовиков и нефтяников давняя традиция. Если руководитель перебирался на новое месторождение, он обязательно брал с собой самых лучших и опытных рабочих, не однажды проверенных сложным делом, опасностью и бедой. А Захаренков с Топчевым еще на Пунге начинали. Так и шагали вместе – с месторождения на месторождение.
Свой первый орден Трудового Красного Знамени Валерий Семёнович получил из рук Юрия Ивановича, тогда главного инженера «Надымгазпрома». За что же все-таки давали операторам по добыче газа высокие правительственные награды?
Ведущий проектировщик обустройства месторождения Медвежье – ЮжНИИГипрогаз приехал из Донецка, опыта проектирования в условиях Крайнего Севера не имел. Да и не было еще такого опыта в стране. Освоение крупнейших северных природных кладовых в широких масштабах только начиналось. Чтобы быстрее освоить месторождение Медвежье, заказали оборудование для пяти комплексных установок французской фирме «Кредо-Лаур Энтерпрайз». К тому же надо было выяснить, какой метод подготовки газа является оптимальным для арктических месторождений.
Оперативно-производственной службой отечественной УКПГ-2 руководил Сергей Пашин, при котором коллектив считался лучшей службой Мингазпрома. Ее операторам В. Захаренкову, И. Санникову, Н. Кривулину, В. Чектемирову, В. Михайлову, Г. Черновой и другим предстояло показать достоинства отечественного оборудования. Модернизация оборудования, изменение отдельных технологических процессов, внедрение новшеств проводились на ходу. В результате проектная производительность установок была превышена не менее чем на 20 процентов. Более гибкой оказалась отечественная схема гликолевой осушки. Это был важный вывод.
III.
Заслуженный работник газовой промышленности СССР Галина Чернова однажды сказала: «Не помню, кто из нас раньше начал работать на Вой-Войжском месторождении в Коми АССР. Вышла на первую вахту на Медвежьем: ба, Валерий! Приехала на Уренгой, а он здесь уже в «старичках» ходит… Не в первенстве, конечно, дело. За такими, как Валерий, идти легче. Знаете, как на фронте: «Проверено. Мин нет». У Захаренкова ОТК – совесть».
Полный кавалер орденов «Трудовой славы» Раиса Хворостянова охарактеризовала Захаренкова так: «Вряд ли найду слова, чтобы оценить полной мерой его вклад в общее дело, его влияние на всех нас. Таким надеюсь увидеть человека будущего. Он работает на установке, как хозяйка в доме, мать в семье. Не за страх, не за деньги и даже не только за совесть – ради жизни, ради блага всех».
Порой приходилось слышать о «легком хлебе» оператора. Сидит, мол, в тепле и уюте да чиркает цифирь в журнале. Оператор-информатор, как правило, из начинающих – да. Но оператор по добыче газа и тем более начальник смены, каким был Валерий Захаренков, – нет. Десятки насосов, подающих воду, сотни километров внутрицеховых трубопроводов, тысячи соединений, швов, которые могут дать утечку. И ни на градус нельзя сбиться с технологического режима, ибо теряешь очень дорогой реагент по осушке газа. А выезды на скважины, когда для оператора вообще не существует ссылок на экстремальную погоду! Сказать честно, трудновато приходилось женщинам на первых УКПГ, где было много тяжелой работы, требующей мужской силы и сноровки. И некоторые мужички, поленивей и поворчливей, постоянно роптали: «Понаберут баб, а какой прок от них…». Потому никто объективней и прямей женщин-газодобытчиц о коллегах не скажет.
На газовых месторождениях в адрес Захаренкова никто и никогда не возводил хулы. Даже черные завистники стыдились осуждать и оговаривать его. И сам он никогда и никого не осудил. Как-то, прощаясь перед отъездом, маститый ученый из Ленинграда встал перед Валерием Семёновичем на колени и сказал: «Вы – святой!».
Мало кто знает, что Захаренков учился заочно в институте. И если бы не чрезвычайная занятость (всего лишь пяток часов на сон), то благополучно окончил бы его. Но и без формального высшего образования он подготовил себя на уровне хорошего инженера. Злоязыкие работяги пробовали было за это «припечатать» ему прозвище «профессор», но оно, как и другие, не прижилось. Его знание точных наук, особенно механики, восхищало специалистов и ученых из научно-исследовательских и проектных институтов. Временами он был для них наставником и генератором идей.
Напомню, Лев Толстой в интервью одной из газет как-то сказал: «Я не понимаю, как это интеллигенция составляет определенный класс… Интеллектуальная сила всюду: и в душе крестьян, и на верхах… Раз человек живет вопросами духа, прислушивается к своей совести, тот и интеллигент». Скромность и застенчивость Захаренкова, о которых прожужжали все уши, – не что иное, как проявление интеллигентности.
Хочу сказать еще об одном качестве его характера. Чудачеством считали его отказы получать квартиру, награды и ценные подарки. Он вел жизнь аскета, в которой, кроме бытового минимума и книг, не было никаких излишеств. Удивлялись непрактичности этого холостяка, высылающего свою немалую зарплату не то родственникам, не то в детские дома… На самом деле за «чудачеством» и «патологической скромностью» стояла возможность скрыть умственные, нравственные, образовательные и профессиональные преимущества перед своими товарищами по героическому труду. Он будто стыдился этих преимуществ.
IV.
Включаю как-то телевизор, а там Захаренков беседует с журналистом о воспитании сознательной трудовой дисциплины, об уренгойской социальной неустроенности… Телеведущий осторожненько интересуется: не собирается ли Валерий Семёнович прочертить на карте маршрут на шестое месторождение – Ямбургское, за полярным кругом. Захаренков резко изменился в лице, но продолжил: «Так сложилось у меня в Тюменской области, что приходилось часто переходить с одного месторождения на другое. Почти на всех промыслах начинал, как говорят, с первого колышка – монтажа оборудования и пусконаладочных работ. Если при переходе с Пунгинского на Похрому принципиальных различий не видел, то сегодня технология добычи газа развивается очень быстро – появляются принципиально новые решения. И то, что приобрел на Медвежьем и в Уренгое, может быть, применить на Ямбурге целиком нельзя. Однако существует профессиональная способность людей, проработавших достаточно долгое время, свободно ориентироваться в сложной обстановке, которая часто возникает в период пуска промыслов. Кроме того, пригодится жизненный багаж ветеранов в становлении новых коллективов. Считаю, что мог бы помочь на Ямбурге. И потом, человек в своем развитии всегда интересуется чем-то новым. Не каждого привлекает размеренная, спокойная жизнь на обжитых промыслах. Не знаю, какие будут сложности с переводом, но на Ямбурге мне бы очень хотелось поработать».
Дождался после интервью приезда Пашина – руководителя Ямбургского промысла.
– Сергей Тимофеевич, за что Захаренкова казните? Ведь не вынесет тоски. Дворяне у нас почему раньше чахоткой часто болели? Все от нее, зеленой…
– Ты сплюнь, – говорит Пашин, – еще накаркаешь беду. Семёновичу уже третий вызов послали. Однако партком газодобывающего объединения и Новоуренгойский горком КПСС не отпускают. Валера в заместителях партгруппорга первой оперативно-производственной службы ходит. Должен дисциплину соблюдать. К тому же есть распоряжение главка – направлять на Ямбург только молодых.
…Неутомительный перелет в Новый Уренгой. Знакомой дорогой еду к УКПГ-1. Валерия Семёновича нашел в шумной курилке. Тот положил на колени руки. Мне не раз приходилось видеть их. Они такие, как у добросовестных тружеников, – корявые, с буграми вен, с натруженными шишками на месте подушек пальцев.
Не успели поговорить, как его позвали: «Семёныч, тебе керамику привезли». Он уже на ходу бросил Хаткову: «Казбек, помоги кольца Рашига поднять». Перенесли дюжину увесистых полиэтиленовых мешков с грузом поближе к стене цеха. По лестнице, обвивающей абсорбер, поднялись с Хатковым на крышу алюминиевой громады установки, затем добрались до колонны десорбера. Казбек было собрался полюбоваться открывшимся видом на индустриальную тундру, но, увидев, что Захаренков уже крутит гайки верхнего люка, чтобы снять массивную заглушку, покачал головой и тоже принялся за дело. Лишь к вечеру высыпали на верхнюю, семнадцатую тарелку десорбера около куба керамических колец. Это была очередная модернизация.
Валерий Семёнович еще раз осмотрел люки: нужны новые прокладки. «Зачем? Уже домой пора, – возразил Хатков. – Посади на старые тонкие прокладочки, их вырезать проще». В ответ Захаренков лишь сверкнул острым взглядом. Вычертил круг на листе поронита, затем второй и зубильцем начал высекать прокладку. Вышла она аккуратная, будто заводская. На следующую такого большого куска не было. Вспомнил, что видел вроде бесхозный в укромном месте. Лист этот от времени стал напоминать фанерный: не был таким эластичным, плохо сгибался. Когда Захаренков взялся за молоток и зубило, лист словно забурчал: бург-бург-бург!
«Ямбург», – решительно сказал Валерий Семёнович и с ожесточением стал бить по зубилу. «Ямбург, Ямбург, Ямбург!..» – одновременно с листом приговаривал человек.
В тот день не сказал Захаренкову ни слова. Считал, что лучше промолчать. Стало понятно, что Валерий Семёнович был одержим в своем решении. Выбор он сделал давно. Однако ему не дали пройти путь первопроходца до конца. Остановили в расцвете творческих сил – в возрасте за 45. Это была большая ошибка людей, которые желали герою освоения газовых месторождений ложно понятой лучшей доли. Несгибаемый Захаренков оказался на этот раз не таким уж «железным».
V.
…Уже больше часа ищу на Новоуренгойском кладбище могилу Захаренкова. Тысячи захоронений рядом с аэропортом Ягельное. Экзотического оленьего корма здесь уже и в помине нет. Песок в обуви, песок хрустит на зубах… И постоянный гул мощных самолетов тревожит покой усопших. Бреду наугад (пусть выведет сердце) под палящим солнцем к зарослям кипрея. От легкого ветерка его стебли клонятся к полузасыпанным песком могилкам. И кажется, что языки пурпурного пламени, перелетающего с цветка на цветок, выводят какую-то траурную мелодию. Взгляд уперся в скромный памятник. На нем совсем простая надпись: «Захаренков Валерий Семёнович, 1940 21/1-1992 17/1». Вне своего желания проговариваю ватным голосом почему-то отсутствующее: «Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии, кавалер нескольких орденов Трудового Красного Знамени…». Давняя контузия вновь срывает у меня «тормоза», и кричу, как оглашенный: «Валера-а-а, почему ты здесь лежишь!!!».
Помню, как специально ездил в Новый Уренгой и навещал его в больнице. На особом противотуберкулезном питании он даже прибавил в весе. Только нездоровый румянец и блеск в глазах выдавали тяжелый недуг.
– Вон как из тебя активно хворь выгоняют! Непременно поправишься… – успокаивал его.
Однако Захаренкову утешения были ни к чему. Он уже свыкся с трагическим диагнозом. Итог ли это многолетней работы на Севере, размышлял я тогда. И всякий раз возникали сомнения.
Как-то Валерий Семёнович в номере тюменской гостиницы «Турист» довольно подробно рассказывал мне о своем детстве (память об этом светлом времени всегда цепкая, не стирается).
Однажды июньским ранним утром сорок пятого года, когда красное в утреннем ознобе солнце словно нехотя поднималось над пока еще сумрачным лесом, деревню пронзил забытый, а для шестилетнего Валерки вообще незнакомый звук удара молота о наковальню. Чуткая деревня была взбудоражена: брехали собаки, ворчали лежебоки… Пацаны гурьбой бежали к приземистой кузнице, поросшей изумрудно-зеленым мхом. «Навались!» – показал им на меха горна вернувшийся с войны крутоплечий дядька Захар.
Через кузню проходили все колхозное хозяйство и домашняя утварь деревни Каменка Калужской области. И был ли на току, или на покосе юный Захаренков, валился ли от усталости от непосильной работы – всегда спешил в кузницу. Поначалу подавал то молот, то щипцы… Так на подхвате в нежные годы и познал тайны раскаленного податливого железа.
После одной из посевных невесть почему колхозное начальство решило обходиться без кузни. Дядька Захар тяжело переживал и жаловался: «Руки мои с железом срослись. Никак не могу я жить без него». Недолго походил он по разным работам как потерянный, а поздней осенью слег. Некогда могучего коваля в одночасье свалила чахотка.
– Фронт не мог согнуть за пять лет, – говорил он Валерке, давясь тяжелым удушливым кашлем, – а беда эта в момент скрутила. Даст Бог, поднимусь – пойдем в других деревнях кузню искать, у тебя, парень, талант к железу. Уж я тебя всему обучу.
Хоронили кузнеца в лютый январский мороз. Валерка плакал: «Ты пошто, дядька Захар, помер?» А старухи не то от холода, не то от сострадания проронив скупые слезинки, как заговоренные повторяли: «Вот оно как бывает, когда человека от евонного дела отрывают».
Валерий Захаренков повторил судьбу своего первого наставника. Как будто неведомой силой это было предрешено: дядька Захар – Захаренков… А стоит ли придавать этому мистический смысл? Сейчас любят повторять, что взмах крыльев бабочки на одном краю Земли может вызвать ураган или цунами на другом. А если перенести это на грубое слово, открытую неприязнь, упрямство и жестокость в решении судеб других людей, что случается почти на каждом шагу нашей российской жизни…
* * *
Сегодня многих первопроходцев – геологов, газовиков и нефтяников – уже нет. Ушли, как говорят, еще в расцвете сил, что чаще случается с людьми особо одаренными ясным умом и чистой трепетной душой. А у меня постоянно скребет внутри: непростительно рано забыты, не воздалось им при жизни… Они бессонными ночами приходят ко мне из небытия, отчетливо, до мельчайших подробностей вижу их лица… Не хочу сказать, что назойливо преследуют – просто мне их сегодня так не хватает… Они были самыми лучшими, самыми достойными из тех, кого когда-либо знал. Вечный покой даруй им, Господи!
