Пролог

Восьмидесятые годы XX века. Преподаватель научного атеизма спрашивает студентку:

– Так вы, что же, не знаете, кто такая Надежда Крупская?

Та совершенно искренне отрицательно мотает головой. Преподаватель не унимается:

– А кто такой Ленин, знаете?

– Нет, не знаю.

– А вы сами-то откуда будете?

– Из деревни Упорово.

Преподаватель в задумчивости подходит к окну:

– Может, действительно бросить вот так все и уехать в Упорово?

Часть первая

Жизнь окружает нас полным до горизонта кольцом, но нам хочется иных форм бытия, хотя бы для себя. Поэтому в июле 1985 года нас, филологов, отправили на фольклорную практику в Упоровский район.

– Будете, как Шурик из “Кавказской пленницы”, собирать сказки, песни, тосты, – шутил руководитель нашей группы. Сам он оставался в упоровской гостинице, а мы, разбившись на небольшие группы, разъезжались по ближайшим глухим деревням. Мне и трем моим одногруппницам Ирине, Тане и Людмиле предстояло покорять языковые просторы деревни Бызово. Деревня эта представляла собой одну длиннющую улицу вдоль реки Тобол. Сельсовет был совмещен с фельдшерско-акушерской службой, поэтому размещался в старой избе со столом, в котором хранилась печать, и новым гинекологическим креслом прямо над этим столом. Добрая старушка отметила наши командировочные. Девицы мои косились на гинекологическое сооружение. А я смотрел на белый флажок, лениво трепыхавшийся над зданием сельсовета.

– А чего он белый? – решился спросить старушку.

– Он был красный, но как его в 1918 году повесили, с тех пор никто поменять не решается.

Разместили нас в здании начальной школы, выдав чугунную сковородку и три набора постельного белья. Столовой не было, сельмаг располагался только в Упорово. Туда как раз завезли одеколон, поэтому основная часть жителей деревни Бызово потянулась в райцентр: кто на машинах, кто на телегах, кто на тракторах, а кто и на комбайнах за предметами первой необходимости. Я вернулся оттуда с двумя булками хлеба и банкой тушенки. Было очень тихо. По дороге завернул в местный клуб полюбопытствовать. Клуб был старым сараем, где Зорро распластал своей саблей киноэкран на мелкие кусочки, а по краям сломанных деревянных кресел располагались метровые сталактиты из шелухи от семечек и окурки.

В первые же часы к нам прибился местный Пятница – мужичок в синих портках, который с вожделением смотрел на нашу пачку индийского чая. Я дружелюбно отдал ее ему. Он тут же сварганил на нашей плитке чифирь и, «закинувшись», рассказал, что в деревне у них пятьдесят парней и только три девчонки.

– Так что твои далеко не уйдут, – сформулировал он нечто о моих одногруппницах.

– Что ж так? – поинтересовался я.

– Раньше сядешь, раньше выйдешь, – открыл он мне закон жизни.

«Бедные бызовские девушки», – подумал я.

Бызовских юношей мы увидали вечером, и появление их было фантасмагорическим. Без пятнадцати шесть на скамейки единственной улицы села Бызово вышли старушки, у каждой в руках имелся непременный набор из старенькой тарелочки и ножа. В шесть часов по деревне прогнали коров, которые шли степенно, полные молока и раздумий о вечности. Бабушки принимали коров и уходили в дома.

И вот тут появлялись они. На мотоциклах: «Явах», «Чезетах», «Уралах», «Ижах» и просто «Минсках», именуемых в простонародье «козлами». Загорелые и белобрысые, в белых майках и черных рабочих штанах, с непременными чунями (резиновыми галошами) на ногах, они летели через единственную улицу деревни Бызово как триумфаторы. И свежее коровье дерьмо разлеталось из-под их колес во все стороны, как победный салют. Домчавшись до конца деревни, парни разворачивались и разъезжались по домам. Старушки брали свои тарелочки с ножичками и соскребали помет хотя бы с окон. Это зрелище повторялось здесь кинематографично и ежедневно.

Чифирный Пятница принес нам немного картошки и даже предложил помыться в бане у его матери-старушки. После четырех отсидок он был добрым, наш новый синекожий друг. Мы пожарили картошки, поели и стали думать, как бы нам пройтись по домам и пособирать фольклору. Но тут к нам пришли трое юношей, которые вежливо спросили, которая из девушек моя, и стали в простых и доходчивых формах склонять одногруппниц к началу половой жизни. Разговор закончился на повышенных тонах, и один из визитеров был отправлен в нокаут чугунной сковородкой по голове. Прошипев сакраментальное: “Быстрее сядешь, быстрее выйдешь”, юноши отправились восвояси. Я пожалел о дедовском “Зауэре”, который остался лежать в моем диване дома. Что оставалось делать? Мы пошли в баню к маме Пятницы. Девчонки мылись, а я сторожил их снаружи, рассматривая выставку тюремного творчества. Трое сыновей нашей хозяйки мотали сроки и трогательно отправляли матери-старушке носовые платки, на которых пастой из шариковых ручек, разведенной в одеколоне, были изображены различные сцены, многие из которых носились в виде наколок моим народом. Имелись там, правда, несколько изображений церквей, но не в религиозном смысле. Платочки эти были прибиты большими гвоздями прямо к стене.

Вечером нам пытались выбить мотоциклом входную дверь, но попытка не увенчалась успехом. Утром нас разбудили выстрелом из двух стволов. Девушки мои быстренько скатились под кровати. Все было засыпано стеклами. Стрелявший человек склонился в комнату с лучезарной улыбкой и букетиком полевых цветов, и снова был вырублен чугунной сковородкой. Мы в спешке покинули гостеприимное Бызово огородами.

Часть вторая

У моего друга жена легкомысленно относилась к головным уборам зимой и заболела менингитом. Пока болела, посмотрела фильм «Шоугерлс», и так он ее поразил, что она уехала работать стриптизершей на Ближний Восток, кажется, в Бейрут. Может, у нее и нет особой фигуры и пышных форм, но зато белые волосы. Через некоторое время мы с моим секретарем возвращались из командировки – ездили в Москву на Рождественские чтения. Нам почему-то попался штабной вагон. Секретарь мой имел особенность: выпив банку крепкого пива, он тут же превращался в безумца. И вечером он очень хотел стать безумцем, но мне удалось уложить его спать. Напротив нас в купе ехала миловидная девушка по имени Елена. Она не училась и не работала в столице, «просто возвращалась». Ну и ладно.

Утром я застал своего секретаря уже похмелившимся и втыкающим перочинный нож в настенную подушку как раз над спящей Леной. Я дал ему еще, и он улегся спать. Лена сделала вид, что ничего не произошло. Мы разговорились. Выяснилось, что Лена родом из деревни Бызово. Я вспомнил нашу чудесную летнюю фольклорную практику, мы поболтали. А еще через полгода, возвращаясь поздно вечером из типографии, встретил пару девушек: менингитную жену-стриптизершу и Лену из московского поезда. Оказалось, что они напарницы. Работают стриптизершами, теперь уже в Берлине. Тут же под каким-то фонарем показывали мне фотографии из отелей и стрип-клубов. Я понял про девушек из Бызово. Они, как и все мы, ищут новые формы жизни.